Тринадцать ящиков Пандоры
Шрифт:
— Но ведь ты загоняешь людей в ловушку, обманываешь их?
— Вы сами себя обманываете, находя оправдания или придумывая «высокие идеи».
— Запомни, старик, когда-нибудь я найду способ уничтожить тебя или хотя бы уберечь от тебя других. Может, склад запустят немного позже и за это время умрут дети, но…
— Но? — с интересом спросил он, отрезая еще кусок яблока.
— Его достроят. И когда он начнет работать — ты останешься голодным.
Дии Акпа усмехнулся:
— Вряд ли. Но оправдание получилось неплохим. Знаешь, человек всегда останется человеком, как его ни учи.
Отхлебнув ром прямо из горлышка, я посмотрел на экран телефона. Раз двадцать звонила Агата и несколько раз — неизвестный номер. Господи, почему я не послушался вас? Как мне повернуть время вспять? Как уничтожить эту тварь — дядюшку с его ненасытной сумкой?
Сделав еще один хороший глоток, я прошел в ванную и открыл горячую воду, пусть набирается. Заодно выкинул зловонный окурок сигары и яблочную кожуру.
Телефон снова завибрировал, но я опять не ответил. Снял с себя одежду, аккуратно сложил на стуле.
Думаешь, я не понял твои намеки, Дии Акпа? Не так уж я глуп.
Я уселся на край кровати и начал писать сообщение Агате: «Прости меня. Я совершил чудовищную ошибку, искупить которую невозможно. Все мои сбережения и имущество я оставляю тебе. Обо мне не вспоминай. Будь счастлива. Или хотя бы постарайся быть счастливой».
Из ванной уже выползали густые клубы пара, и я нажал кнопку, отправляя свои последние слова, обращенные к жене.
Допив остатки рома, я взял со столика перочинный нож, которым Дии Акпа чистил яблоко. Липкий. Наверное, было бы неплохо его помыть. Хотя в этом уже нет никакого смысла.
Тот белый, что выводит на доске буквы, уже не такой вредный, как раньше, когда я увидел его впервые. Врачом он мне совсем не понравился. А вот учитель он хороший.
Он перестал быть жадным, похудел, правда, лысина только увеличилась. Он озирается по сторонам, высматривает ответ, как марабу — добычу.
Я хочу ответить! Поднимаюсь и трясу рукой:
— Я! Я знаю! В первом слове нужно поставить две буквы «е», а во втором — букву «i».
— Верно, Кингсли, молодец! — Он улыбается, он очень доволен. Рукав его рубашки измазан белилами. Рабочие красят стену новой школы, и он к ней прислонился. — А теперь, ребята, я расскажу вам одну историю. К сожалению, у меня нет книги, но я очень хорошо ее помню.
Он освобождает край стола, чтобы сесть. Убирает в сторону задачник по математике, книгу со стихами, листки для рисования и письма. Наверх этого небоскреба ставит свою маленькую деревянную игрушку. Без нее он никуда.
Рабочие уже докрасили стены и аккуратно подмазывают углы. Чтобы было совсем красиво! Вот к ним подошел господин Удиолу. Позвал обедать. Он никого не оставит голодным. Хотя у него страшное лицо, но
Только один — крепкий парень в темных очках — немного задержался, чтобы послушать нашего учителя.
— Сегодня рассказ пойдет о приключениях одного рыцаря. — Учитель присел на край стола. — Я уже рассказывал вам, как он и его слуга бились с мельницами, приняв их за великанов. Вот с такими, как эта.
Учитель показывает на свою деревянную игрушку:
— Кто скажет, для чего нужны такие мельницы?
— Чтобы молоть зерно! — хором отвечаем мы.
— Или чтобы какой-нибудь чокнутый упрямец мог свернуть себе шею. — Парень в темных очках хохочет, показывая ослепительно-белые зубы, потом подхватывает огромную джутовую сумку и идет вслед за своими товарищами. Обедать.
Пусть идет, думаю я. И пусть себе ухмыляется, балбес.
Вместо того чтобы смеяться над учителем, лучше бы заштопал маленькую дырку в сумке. Так и знай: однажды она расползется и оставит тебя, дуралея, с носом.
Святослав Логинов
Живая и мертвая
— Да, он болен, это я мог сказать, не покидая своей кельи, и незачем было тащить меня в несусветную даль.
Боярин Артемий по прозвищу Сухой побагровел и рявкнул на дерзкого:
— Порассуждай у меня! Шкуру спущу!
— Работа у меня такая, чтобы рассуждать, — предерзко ответил лекарь. — Иначе зачем звал?
— Рассуждай, но меру знай. Что ребенок болен, я и сам вижу. Отвечай, чем его лечить?
— Ничем, государь. Бледную немочь я бы вылечил, а против черной врачебная наука бессильна. Тут чудо требуется.
— Так за чем дело стало? Твори чудо. Даром, что ли, о тебе молва идет?
— Молва молвой, а чудеса во власти колдунов, а не лекарей.
— Придется тебе постараться. Пойми, дуралей, у меня сын помирает, а ты мудрствовать вздумал. Так учти, если Роман умрет, ты его переживешь ровно на один день, и это будет худший день в твоей жизни.
— Что изволит приказать государь?
— Чудо, нет ли, но чтобы мой сын был жив и здоров.
Знахарь надолго задумался. Потом спросил:
— Сколько лет ребенку?
— Три года сравняется к травню.
— Многовато. А впрочем, можно попытаться, время еще позволяет. Слушай, боярин. Лекарств против этой хвори нет. Злоба черной немочи столь велика, что никоторое лекарство должной силы не имеет, чтобы ее побороть. Но можно прибегнуть к живой воде, она и мертвого способна к жизни вернуть. Только сможешь ли ее добыть, боярин?
— Надо — добуду. Лучших гридней пошлю, только скажи куда.
— Идти недалеко, но слуги тебе не помогут, сам добывать должен. Гридень если и принесет живую воду, то это его вода будет, твоего сына она не поднимет.
— Что значит его вода? Мой холоп, значит, то, что он по моему приказу раздобыл, тоже мое!
— Это, государь, закон человеческий, а воды, что живая, что мертвая, по своим законам живут и людских установлений не слушают. Они не разбирают, кто чей холоп, и знают только прямое родство.