Тринадцатая редакция. Найти и исполнить
Шрифт:
Если бы этот «надёжный, серьёзный и мудрый» знал, как именно характеризует его любимая ученица, он бы, вероятно, пришел к её дому на час раньше и тихонечко топтался на лестничной площадке пролётом ниже в ожидании назначенного времени. Впрочем, он пообещал себе в следующий раз именно так и поступить – если его, конечно, пригласят опять.
Елена Васильевна оценила букет, оценила вино (идеально, по её словам, оттенявшее вкус горячего) и пригласила всех пройти в столовую. Столовая в обычные дни была просто комнатой, в которой смотрели телевизор, хранили разную роскошную, но нефункциональную
Когда Константин Петрович и Маша (которую не допускали в кухню с середины дня) увидели первую перемену блюд, им стало стыдно и немного страшно.
– Извините, я прямо с работы, не успел переодеться в смокинг.
– Мама, но это же произведение искусства, как это можно есть?
– Садитесь, садитесь, – небрежно махнула рукой Елена Васильевна. Эта показная небрежность стоила ей немалых усилий: а вдруг еда покажется ребятам не такой уж и вкусной?
Но ребята, вкусив и разлакомившись, почти не поднимали головы от тарелок.
Константин Петрович смутно подозревал, что он недостоин такой королевской трапезы. Его родители относились к еде просто, считая, что нет ничего вкуснее, чем картошка, испечённая в костре, если, конечно, вокруг этого костра сидят все самые лучшие друзья (числом не менее шестидесяти), кто-то вот-вот запоёт песню про перевал, и поход только-только начался, так что таких вечеров, с картошкой и гитарой, будет ещё не меньше десятка. Маша прикрывала глаза и вспоминала детство. Другие обои в столовой, потолок ещё не растрескался, мамины коллеги – молодые, весёлые, остроумные, кто-то рассказывает ей сказку, окна распахнуты настежь…
– Как ты только успела всё это приготовить? – восхищённо пробормотала Маша между переменами блюд.
– Талант, дорогая моя, не ржавеет! – гордо отозвалась Елена Васильевна. Теперь уже можно было задирать нос: эти двое влюбились в её ужин, а ведь их ещё ждёт горячее!
Вино, сопровождавшее горячее, тоже было что надо, так, что Константин Петрович расслабился и выпил не один бокал, как предполагал вначале, а целых два. И расслабился ещё больше.
– Спасибо, очень вкусно, – сказал он, вытирая губы салфеткой. – Сколько с меня… Ой, то есть… Простите, задумался. Извините меня, пожалуйста, я совсем уже чокнулся на этой работе…
Он так смешно и трогательно смутился, что Елена Васильевна ничуть не рассердилась.
– Выходит, ты и не дурак, и не проходимец, – заметила она.
– Ну да, кажется. А как вы это поняли? – встрепенулся Константин Петрович (он был рад тому, что разговор уходит от неприятной темы и ещё тому, что за столь дивный ужин платить не надо совсем).
– Задумался за столом – думать привык, значит.
– Да, дело в том, что…
– Да неважно, в чём дело. Задумался – значит, не дурак. Заплатить хотел – значит, честный. Тогда чего тебе от моей дочери надо?
– Ну мама! – воскликнула Маша. И зачем только она привела его домой, сейчас всё будет непоправимо испорчено…
– Тсс! Дай поговорить
– А подвох, – скорчил загадочную физиономию Цианид, – в самом отсутствии подвоха!
– Это в смысле как? – встревожилась Елена Васильевна.
– В смысле так. Дурак или проходимец – он же рано или поздно себя выдаёт. И тогда вы понимаете, кто перед вами, и разрываете с ним всякие отношения.
– Это ты отношения разрываешь, я выгоняю просто из дома, чтоб неповадно было дочери моей мозги компостировать.
– Ну мама! – снова попыталась вмешаться Маша.
– Тсс! Рассказывай, Костя, рассказывай, очень интересно. Они, значит, выдают себя, а ты…
– А я, поскольку я не дурак и не проходимец, а таланту актёрского мне при рождении не досталось, выдать себя за этих парней ну никак не могу. А вы ждёте. Год ждёте, другой, третий. Нервное напряжение накапливается, подозрительность растёт, а я по-прежнему – и не дурак, и не проходимец. Тут вы уже придумываете себе невесть что, конспирологические теории какие-то выводите. И рано или поздно сходите с ума. Примерно в этом и заключается подвох.
– Ну Костя! – схватилась за голову Маша. Вот уж от него она такого не ожидала!
– Тсс! – хором сказали Елена Васильевна и Константин Петрович. – У нас очень интересный разговор!
– Ну знаете что! – встала с места Маша. – Если я вам неинтересна, то я пойду отсюда! На кухню! Посуду мыть!
– Очень хорошо, ступай, – кивнула мать, даже не взглянув на неё. – Видишь, Костя, какая она толковая. Слушай, а к чему тебе надо, чтобы я с ума сошла? Хочешь моё добро к рукам прибрать, да? Тогда выходит, что ты – проходимец. Но зачем было во всём признаваться? Я же теперь буду начеку.
– Да нет же. Мне это вовсе незачем, у меня своё добро есть. Это вам важно убедиться в том, что вы не напрасно меня подозреваете. Нельзя же доверять первому встречному, тут я вас очень хорошо понимаю. Знаете, вот так иной раз поверишь человеку – а он, уходя с работы, окна не закроет да ещё и свет в коридоре не выключит. Приходишь – всё помещение выстужено, на счётчике прорва лишних киловатт, а юр-лицам нынче знаете, сколько платить за свет приходится?
– Да ты просто зануда, мой милый, – совсем успокоилась Елена Васильевна. – Сходи, что ли, на кухню, пока девушка не решила, что ты пришел ко мне, а не к ней.
– А можно разве? – оживился Константин Петрович. – Я бы тогда ещё бокалы туда отнёс и вот это грязное блюдо, если вы позволите…
– Конечно, позволю, даже и не сомневайся. Привыкай, чтобы в следующий раз знать, что и куда нести.
– А вы позовёте меня в следующий раз? – с искренним восторгом спросил Константин Петрович и на радостях чуть не уронил на пол огромное фарфоровое блюдо.
– А ты в следующий раз придёшь? – с не меньшим восторгом спросила Елена Васильевна.
«Повезло мне, – обрадовалась подслушивавшая под дверью Маша, – дорогая мамочка на этот раз ничего не испортила! Теперь самое время бежать на кухню и изображать из себя самую покладистую в мире Золушку, чтобы этим двоим стало стыдно».