Тринадцатая рота (Часть 2)
Шрифт:
– Нет, один останется на воротах охранять меня. Мне ночью снятся видения. Кони, кони... Я ночью ужасно пуглив.
– И давно ли?
– С той поры, как один буденновец рубанул меня по шее. Я был на волоске от смерти. Меня чуть совсем не лишили светлой головы.
– Жаль, - вздохнул Волович.
Барон остановился. Бесцветные глаза его заблестели, будто он поймал того самого буденновца, который располосовал ему шею.
– Ты что сказал?
– Вы ясно слышали, барон, я сказал "жаль", значит,
– Верно. Молодчина, благодарю, - петлюровец потряс палкой, - но если ты, не знаю как тебя звать, да и знать не хочу, сожалеешь, что мне не отрубили голову, я вздерну тебя, сгною в подвале. Я, кстати, присмотрел добрый подвал для трупов.
Волович остановился:
– Барон, кончайте вашу глупую подозрительность, иначе я поверну оглобли назад. У меня пропуск гестапо. И вообще, знайте, с кем имеете дело.
Петлюровец поднял руки:
– Сдаюсь, сдаюсь, сдаюсь!
10. В КОНТОРЕ ТРУЩОБИНА. СТАРОСТЫ ТОРОПЯТСЯ ВЫЛОВИТЬ ПАРТИЗАН
На улице трещал мороз, а в конторе по заключению контрактов на поимку партизан было так жарко, что начальник конторы Трущобин распорядился, чтоб открыли половинку бокового окна.
Холодный воздух ужом сползал с каменного подоконника на пол, вытесняя духотищу, табачный дым, запах потных онуч, валенок, сапог и водочного перегара. Над го-ловами жалкой кучки посетителей - старост и полицаев торжественно раскачивался привязанный на веревках транспарант - кусок мешковины с надписью: "Смерть сукиным сынам!" Возле приемного оконца вывеска под стеклом: "Контора по ловле партизан. Дозволено германскими властями".
Настроение у приезжих подонков было преотличное. Еще бы! Какие-то считанные минуты канцелярской процедуры, и в руках план полного окружения и пленения партизан. Первые счастливцы уже отваливали от оконца начальника конторы, поглаживая карманы, куда только что положили спасительный контракт.
– Теперь крышечка им. На помин коврижки. Вот туточки оне. Вон тута, говорил один из посетителей, пробираясь к выходу.
Другой из счастливчиков - лысый старик в длинной, до пят, шубе, староста из Знаменского района - до того ошалел от счастья, так торопился окружить партизан, что сунулся вместо двери в окно и лбом вышиб его. Со звоном посыпались стекла.
Не вытерпев, Трущобин вышел в зал:
– Господа! Да что же вы делаете? Куда прете? Окно вышибли, сейчас опрокинете стойку. Эка вам приспичило! Эка не терпится разделаться с партизанами!
– С нужды! С потребу! Спасу от них нет. Продыху. С закажного куста пуляют. В ночь носа не кажи. По нужде не сходишь. С горшком так и спишь.
– А в нас!.. В нас что делается, в Дорогобужье!
– кричал через головы жалобщиков высокий, худой как смерть верзила.
– Всех старост поперевешали. А троих в речке утопили. Совсем обнаглели. В полночь заявляются, мешок на голову
– Помогать вам будут каратели, их отряды, - разъяснил Трущобин.
– Мы лишь оказываем добровольную услугу карателям, составляем списки партизанских очагов, ведем учет ваших запросов и передаем все данные куда следует. Так что, ау видер зейн! Прошу по порядочку к окну.
– А долго ли будут рассматривать наши заявки?
– спросил рябой мужчина с повязкой полицая на рукаве черной шинели.
Трущобин оглянулся:
– Вы, как вижу, горите нетерпением?
– Так точно! Нельзя ли мою заявочку как-либо побыстрей? Я бы вас...
– он сунул руку в карман.
– Пройдите со мной, - тихо кивнул Трущобин.
– Я вас в первую очередь запишу.
Рябой последовал за Трущобиным за фанерную перегородку. Там он сразу выложил на стол пачку советских червонцев.
– О, новенькие!
– обрадовался Трущобин, беря деньги.
– Где же вы такие достали?
Рябой замялся. Вопрос ему был не по душе, но делать нечего, надо отвечать. Проявившее любезность начальство ждет.
– Сельпо с приятелем обчистили, когда Красная Армия отступала, - нехотя сознался он.
– И много ли вы хапанули?
– Так, пустяки. Один чемоданчик.
Трущобин сел за стол, взял из стопы бланков листок.
– Ваша фамилия, имя, отчество?
– Алексей. Лешка Шкрыба.
– Место жительства или работы, господин Шкрыба?
– Город Ярцево, полиция. Дорожный постовой.
– Что знаете о партизанах?
– Знаю, что скрываются в лесах юго-восточнее Ярцева, а где точно - не ведаю. Они неуловимы. Налетают и хватают. Моего приятеля Фильку днем утащили.
– Где скрываетесь сами? Днем?
– Днем я стою на дороге, охраняю участок.
– Ночью?
– Ночью сижу под полом у Дуськи.
– Какой Дуськи?
– Дуська - это моя любовница. Мы с ней за воровство в одной тюрьме сидели. А теперь я с ней... Живу.
– Точный адрес Дуськи? Рябой протянул записку:
– Вот вам. Тут все обозначено. Улица, номер дома, квартира.
– Где прячете ценности?
– Там же, под полом, у Дуськи. Трущобин размашисто подписался на двух листах, сунул ручку в чернильницу.
– Документы заполнены. Прошу вашу подпись. Вот здесь и вот здесь.
Рябой расписался. Трущобин сунул ему лист с черным типографским оттиском через всю страницу: "Смерть сукиным сынам!"
– Ждите, Шкрыба. К вам в первую очередь приедут.
– Спасибо. Премного благодарен.
– Не стоит. Если есть другие желающие попасть в первую очередь, присылайте.
От собачьей радости ямки на лице рябого разгладились. Он раз пять поклонился и задом вышел. Трущобин крикнул:
– Следующий!