Тринадцатый апостол
Шрифт:
Так Лежнюк стал «крысой». Он знал, что в каждом Поездке против апостолов постоянно ведется скрытая борьба, но не знал, что «подполье» так хорошо организовано. Его засасывало все глубже и глубже. Сначала он не брал денег с бандитов за «услуги», потом начал брать. Но даже не тратил их, и при обыске в его вагоне нашли почти сотню тысяч баксов.
Во время следствия Лежнюка содержали в Омском СИЗО. По иронии судьбы за день до оглашения приговора сюда же привезли… Юлию. Он даже видел, как ее, такую же красивую и даже еще более желанную, вели через тюремный двор.
Как боевому офицеру и георгиевскому кавалеру ему разрешили уйти из жизни самому.
Прощальное письмо он адресовал Юлии. Написал, что в последние минуты жизни думает о ней, что с ней он провел лучшие дни жизни, что мысль о ней — его самая последняя мысль в жизни.
Говорят, эта тварь, опять попавшаяся на перепродаже крупной партии наркотиков, зачитывая вслух это послание, ржала на всю камеру и рассказывала товаркам, как надурила наивного мента, прикинувшись несчастной девочкой — жертвой злого наркомана.
Глава 11
КОЕ-ЧТО О ТОМ СВЕТЕ
Старший присяжный заседатель Владимир Глумов был, что говорится, из молчунов. Он все делал молча (но очень хорошо делал), и выбить из него хоть слово было сродни подвигу. Говорят, что по этой самой причине от него жена ушла. Ушла, хлопнув дверью так, что штукатурка посыпалась.
— Не могу я жить с истуканом этим, — громогласно заявила она на весь подъезд, кутая дитя малое в одеяло. — Ну ладно, что он мне со свадьбы от силы слов десять сказал, он ребенку за год ничего, кроме «ути-ути», не сказал — немтырь хренов. Я не хочу, чтобы у меня дитя немое выросло.
В суде на вопрос: «Почему разводитесь?» — Глумов только пожал плечами.
— Ну вот видите, — ткнула в него пальцем супруга, — ну как с таким жить? Он даже когда футбол по телевизору смотрит — не орет! Разве это мужик?
Судья только покачала головой — до этого ей приходилось разводить супругов большей частью по причине того, что муж пьет. Но что молчит…
Глумов не только не говорил — он и не пил. То есть совсем убежденным трезвенником был. Однако бывали моменты, когда… Короче, знала бы бывшая жена Глумова, как красиво может говорить ее супруг по пьяному делу — сама бы за водкой бегала.
В вагоне-ресторане было абсолютно тихо. Словно вымер вагон-ресторан. Тем не менее там были люди — ровно «чертова дюжина». Двенадцать из них с изумлением наблюдали, как тринадцатый берет из бара бутылку «Дербента», выливает ее содержимое в пивную кружку и, не отрываясь, выпивает.
— Это уже вторая, — прошептала Мариванна. В абсолютной тишине шепот ее прозвучал очень громко и отчетливо.
— А будет и третья, — неожиданно заявил Глумов, шарахнул кружкой о барную стойку и быстро заговорил: — Вот вы тут говорите о жизни загробной, о царстве небесном. Все фигня это! Ни хрена-то вы не знаете, ни хрена не понимаете. Есть, есть душа бессмертная у человека, есть рай, есть ад. Правда, без котлов со смолой кипящей, без чертей-кочегаров, без всей этой лабуды поповской. Другой он ад, совсем другой. У вас когда-нибудь умирал очень близкий человек? Вас бросала любимая девушка? Вам изменяла жена, вы мучились ревностью? Все это мелочи по сравнению с теми моральными мучениями, которые ждут вашу душу ТАМ! Мелочи… Душу человека, умершего человека, нельзя запугать физическими мучениями. Но там эту душу ждут… моральные мучения.
Я тогда работал в «шестерке» оперативником. По линии ОБОП разрабатывали мы банду Скачка. Честно сказать, банда так себе была — отморозки, мелким рэкетом промышлявшие. Палатки «налогом» облагали, кафешки, магазинчики небольшие. Так, сыкуны были, на серьезные дела не шли. Но вот главарь у них был оторвяга. У него и фамилия была соответственная — Скачков. Петр Сергеевич Скачков.
Дебил был редкостный — по пьяни, наверное, зачатый. Отец у него был путевый — базой заведовал, в депутаты избирался, мать тоже грамотная женщина, в банке работала, сестренка — врач, а вот Скачок не удался. Из школы его выгнали еще в седьмом классе — учителю морду набил и школьную бухгалтерию ограбил. От «малолетки» папа с мамой спасли — взятку большую дали.
Когда эта рыночная экономика началась и «бандитские времена» настали, Скачок свою банду собрал. В 16 лет собрал!
Его тогда в солидные банды звали, а он на хрен всех посылал. Сам бригадиром хотел быть. И был — мужики лет под 30 у него в подчинении ходили. Солидные бандиты его побаивались, потому что все ему по хрену было. Решил, что такой-то район его — никого туда не допускал. И «работал» очень борзо. Мне один торгаш рассказывал: «Как-то заехал Скачок ко мне в „комок“, говорит, мол, с завтрашнего дня по сотке баксов в месяц мне будешь скидывать. Я ему отвечаю: „Я Мамонту плачу“. А он: „Мне по хрену, в натуре, кому ты еще платишь, ты в моем районе — будешь мне платить“.
Приехали мамонтовские на разборку, а он, блин, лимонку из кармана достает, чеку дергает, говорит, мол, ща, блин, брошу, выскочу и дверь припру. Те обосрались сразу. А че, он — дурак, он бросит. Пришлось мне Скачку платить».
Кстати, Скачок и на самом деле был дураком. Справка у него была, что он — дурак. Из дурдома справка. В кабаке центральном он как-то гулял, ну и запал на даму одну, очень она ему, понимаете ли, понравилась. Пригласил на танец — она отказалась, говорит: «Я танцую только со своим кавалером». Ну и выдернул ее Скачок из-за стола, врезав ее кавалеру по репе. Однако просчитался — не на того нарвался. «Кавалер» с пола встал, челюсть ушибленную потер, ну и начал… Короче, фээсбэшником оказался, сам весь в крови был, но Скачка и еще его троих друзей уложил. А сам Скачок еще и по башке бутылкой из-под шампанского получил.
В больнице его откачали, какую-то пластину в пробитую башку вставили и со справкой папе с мамой с рук на руки выдали. В тот же день Скачок с братвой поехал с тем фээсбэшником разбираться. Стрелку назначил, на двух машинах приехал, там его и повязали. Как скачковские папа с мамой ни старались, как ни проплачивали, сынку два года все-таки впаяли — за хранение огнестрельного оружия. Отпечатки пальчиков нашли и идентифицировали.
Но и на зоне Скачок не горевал. Он плевал на всех и вся. Блатные ему грозили, что сразу же замочат, стоит ему переступить порог зоны, но папа с мамой помогли непутевому чаду, и он с первого же дня вселился в отдельный блок с видаком и душем.
И хотя без командира скачковскую «бригаду» основательно потеснили конкуренты, «дачки» на зону ему привозили целыми «газелями». А потому он скидывал на общак сигареты и жратву коробками, за что и был уважаем смотрящим по зоне.
Вышел с зоны он заметно поправившимся (физически, а отнюдь не психически) и сильно озлобленным на «черных». На зоне он решил все проблемы, но вот с кавказцами общего языка так и не нашел. А потому, когда в поселке около зоны в один день замочили сразу трех грузинов-расконвойников, мы-то знали, чьих рук это дело, но доказать ничего не сумели.