Тринадцатый пророк
Шрифт:
Ветер сменил направление, и снова тлетворно запахло розами. Дикий храп и запах смерти… И одного из этих двух составляющих было достаточно, чтобы довести меня до белого каления. Я поднялся и рванул по тропке в гору, куда отправился Равви. Колючие кусты полосовали ноги, цепляли за одежду, вдруг что-то промелькнуло чёрным шнуром и скрылось в жухлой траве. Змея! Я замер, боясь двинуться дальше. Затаив дыхание, вгляделся во тьму. Позвал Равви. Зловещее шипенье из кустов было мне ответом. Зараза. Я вдруг подумал, что он решил-таки уйти.
– Кто здесь? – спросил тихий голос.
Равви. Нашёлся, слава Богу… Или напрасно? Совсем запутался.
– Это я, Илья!
– Иди сюда.
– Здесь полно змей.
– Не бойся.
Я пошёл на голос. Он сидел возле огромного белого камня, облокотившись на него, низко опустив голову, так что я не видел его лица.
– Я думал, ты совсем ушёл, – сказал я, пристраиваясь рядом.
– Где все? – спросил он глухим полушёпотом.
– Дрыхнут без задних ног.
– А ты что же?
– Бессонница. А что ты здесь…
Я не договорил. Он поднял голову, и я увидел его искажённое мукой лицо, дрожащие губы и глаза, полные отчаяния и невыразимой боли. Что-то оборвалось у меня внутри.
– Что случилось? – спросил я почему-то шёпотом.
– Настал момент истины. – Его голос задрожал, пальцы переплелись, издав жалобный хруст. – Вот, значит, для чего ты здесь: чтобы я не остался один в мой самый страшный час… Побудь со мной, друг… Мне страшно… – Он закрыл лицо ладонями. – Я боюсь не смерти, а мучений… Боюсь не выдержать… Ведь я обычный человек.
– Ты – особенный, – возразил я, чувствуя, как начинает колотиться сердце и дрожать поджилки. – Ты не такой, как другие.
– Ерунда… Я человек, как все, из плоти и крови. И я так до конца и не понял, почему выбран именно я…
– Потому что ты лучший, – прошептал я сквозь стиснутые зубы. – Кто бы ещё согласился пожертвовать всем ради человечества – тёмного, слабого, неблагодарного, несовершенного? За то, чтобы через пару тысяч лет люди пили, ели, спали, предавали, изобретали новое оружие, уничтожали друг друга снова и снова… Оно того не стоит, поверь… Беги, пока не поздно.
– Перестань, – сказал он укоризненно. – Ты говоришь неправду. И прекрасно это понимаешь. Оно того стоит…
Перед моими глазами проплыли вдруг светлой чередой мама, папа, бабушка, Сашка с котёнком, старенький священник сельской церкви, Магда в сногсшибательном бикини, Магдалин в венке из лилий, дымящий сигаретой шеф Вася, секретарша Марина, главбух Моисевна, даже Толик Белозерцев со свежим анекдотцем на устах, старушки на лавочке у подъезда, играющие во дворе дети…
– Скажи, – донёсся до меня его голос, – что бы ты сделал, если бы знал, что тебе осталось немного?
«Нажрался до чёртиков…
– Простился с самыми близкими. И попросил прощения за всё… Почему-то самое главное всегда откладываешь на потом, пока не становится слишком поздно… Я был в армии, когда бабушка умерла… Я не успел.
Я запнулся, сглотнув застрявший в горле горький ком.
Равви крепко сжал мою руку.
– Ты должен себя простить, как она давно простила тебя, – сказал он. – Пора.
– Пора, – эхом повторил я.
И в этот миг моя многолетняя изнуряющая, но ослабевшая за последнее время боль, превратившись в лёгкое серое облачко, окончательно покинула меня, растворилась в ночи. Я пожимал руку человека, который даже в свой самый страшный час отпускал чужие грехи. Если бы я мог хоть чем-то ему помочь…
– Твои мать и братья, они ещё здесь? – спросил я.
– Братья ушли. А мама здесь… Она очень упрямая женщина.
– Как ты.
– Да. – Он улыбнулся сквозь слёзы. – Как я.
– Почему ты их прогонял?
– А ты бы хотел, чтобы твоя мать смотрела, как тебя казнят?
– Но ведь она всё равно узнает…
– Лучше позже, даже на день, на час. Пускай у неё будет лишний час счастливого неведения.
– Но ты бы мог просто увидеться с ней, обнять, сказать, как сильно её любишь… Ведь мать – самое святое, что есть у человека, неужели я должен объяснять тебе это?
– У меня нет времени, – выговорил он, склонив голову.
– У тебя его навалом. Может, всё обойдётся. А если нет… – Я закусил губу, ощутил противный солоноватый привкус. – Я буду там. Пойду к нашим спящим красавцам, покараулю. И скажу тем, кто придёт за тобой, что ты отошёл на минуту и вот-вот вернёшься. Подождут, не развалятся.
– Ты, правда, думаешь, что это возможно? – Он широко распахнул глаза.
– Конечно. Ты же не убегаешь, не нарушаешь завет. Ну, опоздаешь минут на десять. Что такое десять минут по меркам вечности?
– Может, ты и прав… – замялся он.
– Разумеется, я прав! Таких простых вещей не понимаешь. А ещё Учитель! – воскликнул я, вскочив, и поднял его за руку. – Ну, давай, шагай! Время-то идёт!
Секунду он стоял, глядя мне в глаза, а потом порывисто обнял, пробормотал:
– Спасибо.
– Не за что. – Я вздохнул, глядя, как он перемахивает через колючки.
Вернулся в сонное царство. В сердцах пнул ногой сопящего Петра, хрюкающего Фому. Петр не шевельнулся. Фома пробормотал что-то, не раскрывая глаз, пощупал на поясе кинжал. Вояка, бляха-муха! Как они могут дрыхнуть?!
Снова вспомнились бегающие глазки отвратительного хозяина. Может, этот паразит, в самом деле, что-то подмешал в вино? Я был единственным, кто не выпил – не успел…
И тут меня осенило: если все двенадцать на месте и дружно храпят, то всё отменяется: и предательство, и судилище, и казнь, и…