Триумф и трагедия. Политический портрет И.В.Сталина. Книга 2
Шрифт:
– Не убивайте его! Пусть он скажет, кто его послал!
Сталин страстно хотел смерти Троцкого. Это бесспорно.
Для него были невыносимы заявления мексиканского затворника, еженедельно разносившиеся по миру:
– «в международном отношении сталинизм есть фактор реакции и контрреволюции»;
– «марксизм и социализм уже потерпели банкротство, и началась эпоха бюрократического коллективизма»;
– «грядущая война вызовет новую пролетарскую революцию и приведет к свержению сталинизма в СССР».
Сталин не мог забыть, что ему по-прежнему противостоял человек, которого великий Ленин назвал «выдающимся вождем». Пусть IV Интернационал оказался мертворожденным, но «вождь» опасался: кто знает, каким он может стать через годы?
Кто еще приносил в течение многих лет ему, Сталину, социализму, коммунистическому движению
Сталин, воюя с Троцким полтора десятилетия, уничтожив почти всех его сторонников, превратив изгнанника-изгоя в постоянную мишень террора, не смог избавиться от ощущения своей второсортности по сравнению с Троцким. Его цезаризм не мог быть полным, пока был жив далекий изгнанник в Койоакане. Оглядываясь на прошлое, мы не можем не осуждать грязные террористические методы борьбы Сталина со своими идейными противниками. Но Сталин не мог лишить Троцкого приверженности к марксизму, Ленину, идеям мировой революции. Затворник из Койоакана навсегда остался в памяти тех, кто относился к нему без предвзятости, как певец всемирного «революционного пожара» и грядущего торжества утопических коммунистических идеалов.
Берия после смерти Троцкого получит повышение: через семь месяцев он станет генеральным комиссаром государственной безопасности, передаст дела госбезопасности В.Н. Меркулову, сохранив за собой пост наркома внутренних дел, и присовокупит к нему должность заместителя Председателя Совнаркома. На Западе долго писали, что именно Берия был главным исполнителем и организатором убийства Троцкого. Я уже сказал выше: в своей книге о Троцком я документально установил прямую причастность Сталина и ЦК ВКП(б) к убийству Троцкого. Документальные данные подтверждены и одним из высокопоставленных чекистов того времени, которому в момент написания книги было уже далеко за восемьдесят…
После смерти Троцкого было обнародовано его завещание, основная часть которого была написана 27 февраля 1940 года.
Сталин не мог удержаться, чтобы не прочесть последнего волеизъявления своего главного соперника. Троцкий не обошел его вниманием и здесь. На трех страничках завещания нашлось несколько строк и для него: «Мне незачем здесь еще раз опровергать глупую и подлую клевету Сталина и его агентуры: на моей революционной чести нет ни одного пятна. Ни прямо, ни косвенно я никогда не входил ни в какие закулисные соглашения или хотя бы переговоры с врагами рабочего класса. Тысячи противников Сталина погибли жертвами подобных же ложных обвинений».
Затворник Койоакана пытался составить завещание в духе последних писем Ленина. В несколько приемов. Но этого не получилось. У Ленина его последняя воля была обращена к народу, партии, ее Центральному Комитету. Ленин, возможно, уже рассмотрел контуры созданной им тоталитарной системы… Троцкий составил свое завещание из небольших текстов и приписок, говоря в них главным образом о себе, о своей преданности делу, своей чести, жене, своих принципах. «Если бы мне пришлось начать сначала, – писал Троцкий в завещании, – я постарался бы, разумеется, избежать тех или других ошибок, но общее направление моей жизни осталось бы неизменным. Я умру пролетарским революционером, марксистом, диалектическим материалистом… Моя вера в коммунистическое будущее человечества сейчас не менее горяча, но более крепка, чем в дни моей юности». Троцкий в своем завещании даже не упомянул своего детища – IV Интернационал…
Значительная часть завещания носит очень личный характер и посвящена его жене, Наталье Седовой. Необычны заключительные строки первой части завещания: «Наташа подошла сейчас со двора к окну и раскрыла его шире, чтобы воздух свободнее проходил в мою комнату. Я вижу ярко-зеленую полосу травы под стеной,
Видимо, Троцкий думал и о самоубийстве. В завещании есть строки: «В случае смерти нас обоих…» – фраза не окончена. В приписке далее говорится, что они с женой неоднократно соглашались, что лучше совершить самоубийство, чем позволить, чтобы старость превратила их в инвалидов. Он понимал, что светильник горит лишь до тех пор, пока его питает надежда. «Я сохраняю за собой право самому определить срок своей смерти…» – писал в завещании Троцкий. Но время его смерти определили другие. Истории было угодно, чтобы драма Троцкого завершилась иначе, чем он предполагал, тем более что в этой драме участвовали люди, многие из которых были не просто противниками Троцкого, но и ненавидели его всей силой своей души. Последние две фразы завещания Сталин прочел несколько раз: «Каковы бы, однако, ни были обстоятельства моей смерти, я умру с непоколебимой верой в коммунистическое будущее. Эта вера в человека и его будущее дает мне и сейчас такую силу сопротивления, какого не может дать никакая религия».
Сталин, поднявшись, в задумчивости расхаживал по своему большому кабинету, по привычке держа в руках потухшую трубку. Даже если бы он поверил словам Троцкого, то не испытал бы никаких сомнений. Изгнанник думал об идеях и идеалах, а Сталин – лишь о власти. У библейского Давида, почему-то вспомнил Сталин, было шесть сыновей, а у Троцкого два, которых Сталину не раз доводилось видеть в 20-е годы в Кремле. Они жили неподалеку друг от друга… Младший, Сергей, сгинул где-то в лагере в 1937-м… А старший, Лев, уехал в 1929-м в изгнание, был правой рукой отца в его бурной политической деятельности. Сталин знает, что Лев «загадочно» умер от аппендицита в одной из эмигрантских клиник Парижа… Так же незаметно скончались две его дочери от первого брака. Но Сталина они не интересовали.
Его, Сталина, сыновья, славу богу, живы. И Яков и Василий – военные. Если случится самое страшное – война, оба будут на фронте. Сталин раскурил трубку, сел за стол. Газету с сообщением о «смерти международного шпиона» отложил в сторону и придвинул к себе папку с надписью: «Документы Наркомата иностранных дел».
Тайная дипломатия
Однажды Сталину попалась на глаза книга, изданная в России еще в начале века: «Очерк истории министерства иностранных дел». Листая пожелтевшие страницы, он скользил взглядом по заголовкам, рисункам, фотографиям, отдельным строкам: Посольский приказ, посольские или думные дьяки, русские дипломаты А.Л. Ордин-Нащокин, Н.И. Панин, К.В. Нессельроде, A.M. Горчаков, коллегии, департаменты, конгрессы, союзы…
Для Сталина дипломатия означала поиск таких решений, а возможно и компромиссов, которые обеспечили бы благоприятные внешние условия для реализации грандиозных планов, выдвинутых им на последнем съезде. Легко сказать: он, вождь, нацелил страну на то, чтобы догнать и перегнать развитые капиталистические страны в экономическом отношении! Нужно время, нужен мир. Нужно его обеспечить. Любой ценой! Вот почему он и рекомендовал Молотова на пост наркома иностранных дел (Литвинов был, по мнению Сталина, слишком ярым антифашистом). В сегодняшней сложнейшей обстановке надо нащупать те связи, отношения, балансы, использование которых позволило бы уберечь СССР от пожара войны. Классические формы, методы дипломатической деятельности он не любил: визиты, конгрессы, международные конференции, встречи в верхах… Лучше всего – доверительная переписка, спецмиссии полномочных представителей, переговоры в узком кругу. Личное непосредственное участие – в крайнем случае, для придания особой важности тому или иному акту. А главное, дипломатией как средством осуществления внешней политики государства, полагал Сталин, должен заниматься очень узкий круг лиц. Аппараты НКИД и НКВД должны обеспечивать его, Сталина, необходимыми данными, знанием реальной ситуации, скрытых пружин и тенденций для принятия решений. В дипломатии он особенно ценил тайны. Он уже не вспоминал о том, что в первом декрете Советского государства – Декрете о мире – осуждалась тайная дипломатия, и Советское правительство с декабря 1917-го по февраль 1918 года усилиями Троцкого опубликовало в «Правде» и «Известиях» свыше ста секретных документов из архива бывшего МИДа. Сталин вообще любил тайны. И дипломатия не была для него исключением.