Триумф и трагедия. Политический портрет И.В.Сталина. Книга 2
Шрифт:
«Вождь» вспомнил несколько последних статей, документов, написанных Троцким и опубликованных в его «Бюллетене оппозиции». В своем послании «Учредительному конгрессу» IV Интернационала, напечатанном в 1938 году, Троцкий писал, что «диспропорция между нашей нынешней силой и завтрашними задачами яснее нам, чем нашим критикам. Суровая трагическая диалектика нашей эпохи работает на нас. Война приведет массы к крайнему отчаянию и возмущению, и они не найдут другого руководства, за исключением IV Интернационала». В другом, аналогичном документе Троцкий мистически провозглашал: «В грядущие 10 лет Программа IV Интернационала получит поддержку миллионов, и эти революционные миллионы смогут штурмовать небо и землю». Троцкий с таким
Сталин прошел по кабинету и взял пачку «Бюллетеней оппозиции». Нашел 65-й номер за 1938 год, открыл нужную страницу и, стоя, погрузился в чтение передовицы, написанной Троцким. (Немногие люди могут возвращаться к строкам, где их поносят и ругают; Сталин не был таким. Он читал и получал заряд ненависти.)
«Что, Сталин еще посмеивается за кулисами? Фашизм идет от победы к победе и находит главную помощь… в сталинизме. Страшные военные угрозы стучатся в дверь Советского Союза. Сталин избрал этот момент, чтобы подорвать армию и втоптать нацию (речь идет о процессе над военными. – Прим. Д.В.)».
Изгнанник пророчествовал (и был поразительно точен в прогнозе), что будет «другой процесс, настоящий. Тогда в человеческом языке не найдется таких слов, чтобы защитить самого отвратительного из всех каинов, которых можно найти в истории… Памятники, которые он соорудил себе, будут уничтожены или взяты в музеи и помещены в залах тоталитарных ужасов. И победоносный рабочий класс пересмотрит все процессы публичные и тайные, соорудит памятники несчастным жертвам сталинской злобы и подлости на площадях освобожденного Советского Союза…». Сталин захлопнул «Бюллетень», бросил журнал на полку и пошел вдоль стола заседаний.
– Неужели когда-нибудь смогут поверить подобному бреду? Разве троцкисты и их пособники не признались публично в своих преступлениях?
Прохаживаясь с потухшей трубкой в руке, Сталин, возможно, размышлял о том, что будущему не достанется троцкизма, если довести дело до конца.
Не случайно, вскоре после получения известия об убийстве Троцкого, Берия (не без ведома Сталина) отдал распоряжение о «ликвидации в лагерях активных троцкистов». Накануне войны прокатилась по лагерям еще одна, малозаметная волна, сметающая последних осужденных, причисленных к «активным троцкистам». Печора, Воркута, Колыма, Соловки стали немыми свидетелями кровавой мести вдогонку убитому лидеру IV Интернационала. Сталин не хотел понимать, что смерть человека – неэффективное средство для борьбы с его идеями. Он надеялся, что таким способом исключит саму возможность возникновения инакомыслия и оппозиции, даже внутренней, духовной.
Одни названия статей Троцкого могли привести Сталина в бешенство. Например, 2 сентября 1939 года Троцкий написал памфлет «Сталин – интендант Гитлера», а несколько недель спустя – «Звезды-близнецы: Гитлер – Сталин». Читая их, Сталин буквально слышал голос Троцкого: «СССР стоит на краю пропасти. Все сталинские козыри мало что значат по сравнению с ресурсами и мощью, которыми овладел Гитлер и которые он использует против Советского Союза». Троцкий, выступая против Сталина, предрекая ему катастрофу, тем не менее выражал надежду, что «государство рабочих в СССР имеет шанс сохраниться».
Троцкий не хотел поражения СССР, а хотел гибели Сталина. В его пророчествах о грядущей
Себя Троцкий считал прежде всего человеком, щедро наделенным тем, что мы сегодня называем интеллектом. Он видел себя эпицентром тех событий, в которых участвовал. Революционные идеалы были для него важны, пожалуй, прежде всего потому, что могли подчеркнуть его интеллектуальную значимость. Даже грядущую войну он невольно торопил, потому что видел в ней единственный способ низвержения Сталина. Но Троцкий не хотел в этом признаться даже самому себе. Так бывает, вероятно, когда человек не может или не хочет верно определить соотношение личного и общественного. Даже его новые революционные проекты будущего, утопические по существу, сводились к старой теории «перманентной революции», но… во главе с ним, Троцким. Так, во введении к брошюре «Живая мысль Карла Маркса» он предсказывал, что в результате новой мировой войны погибнут и фашизм, и сталинизм, и новая пролетарская революция «положит начало существованию Соединенных Штатов Европы». Троцкий не пишет об этом прямо, но словно дает понять, что автор идеи должен стать во главе этих «Штатов».
Сталин почему-то вспомнил, как принималось решение о высылке Троцкого за рубеж. Политбюро несколько раз возвращалось к этому вопросу. Во время неофициальных бесед Киров, Рыков, Томский, Куйбышев, Микоян, Петровский высказывали осторожные соображения: может быть, Троцкий одумался? А если он повинится? Нельзя ли ему дать какой-то второстепенный пост? Ведь популярность этого человека все еще велика. Сталин не хотел никакого примирения. Его злоба и месть не имели «заднего хода». Он знал, что, пока Троцкий жив, пока он в СССР, невозможно чувствовать себя спокойным. После обмена мнениями (тогда это еще было возможно) решили прозондировать, как относится к примирению сам Троцкий. В Алма-Ату послали человека из Центра. Через неделю-другую получили телеграмму: Троцкий не видит своей вины и основы для примирения со Сталиным. Генсек, зачитав сообщение, торжествующе посмотрел на соратников: что он говорил? Он же был уверен: Троцкий – неразоружившийся враг. Решение о высылке Троцкого из страны больше никто не оспаривал.
Сам Троцкий 18 февраля 1935 года вспоминал об этом факте так:
«Во время нашей жизни в Алма-Ате ко мне явился однажды какой-то советский инженер, якобы по собственной инициативе, якобы мне сочувствующий. Он расспрашивал об условиях жизни, огорчался и мимоходом очень осторожно спросил:
– Не думаете ли Вы, что возможны какие-либо шаги для примирения?
Ясно, что инженер был подослан для того, чтобы пощупать пульс. Я ответил ему в том смысле, что о примирении сейчас не может быть и речи: не потому, что я его не хочу, а потому, что Сталин не может мириться, он вынужден идти до конца по тому пути, на который поставила его бюрократия.
– Чем это может закончиться?
– Мокрым делом, – ответил я, – ничем иным Сталин кончить не сможет.
Моего посетителя передернуло, он явно не ожидал такого ответа и скоро ушел.
Я думаю, что эта беседа сыграла большую роль в отношении решения о высылке меня за границу. Возможно, что Сталин и раньше намечал такой путь, но встречал оппозицию в Политбюро. Теперь у него был сильный аргумент: Троцкий сам заявил, что конфликт дойдет до кровавой развязки. Высылка за границу – единственный выход!»