Триумф и трагедия. Политический портрет И.В.Сталина. Книга 2
Шрифт:
На следующий день Сталин ответил:
«Я благодарен президенту Трумэну за приглашение в Вашингтон. Приезд в Вашингтон является давнишним моим желанием, о чем я в свое время говорил президенту Рузвельту в Ялте и президенту Трумэну в Потсдаме. К сожалению, в настоящее время я лишен возможности осуществить это свое желание, так как врачи решительно возражают против моей сколько-нибудь длительной поездки, особенно по морю или по воздуху». Сталин предложил местом этой встречи Москву, Ленинград, Калининград, Одессу, Ялту, Польшу, Чехословакию, зная, что Трумэн обязательно откажется от встречи. Беседовать им было не о чем. Президент полагал, что у Америки есть большие шансы заставить СССР говорить то, что он хотел бы услышать. Но, думаю, Трумэн со временем убедился в эфемерности этих надежд. Сталин и не думал поддаваться
И вдруг неожиданно в этом притихшем и смятенном мире, где слышался только топот солдатских сапог и бряцание оружием, раздались первые, хотя и слабые, голоса, взывающие к разуму. В 1948 году во Вроцлаве собрались пацифисты, приехавшие из обоих «лагерей», где тон задавали деятели мировой культуры. Следующим шагом этой, раньше других прозревшей, части человечества был созыв Всемирного конгресса сторонников мира в Париже.
Сталин, вначале скептически смотревший на это «интеллигентское течение», вдруг почувствовал в нем большие подспудные возможности. Он понимал, что в условиях, когда Америка, имеющая атомное оружие, практически неуязвима, война ставит социалистический лагерь в крайне невыгодное положение. Поэтому нужно максимально использовать мировое общественное мнение против тех, кто хочет разрешить основное противоречие эпохи ядерным путем. В 1950 году сторонники мира предприняли впечатляющую акцию – организовали кампанию по сбору подписей под Стокгольмским воззванием мира. Размах кампании был грандиозен. Члены комитета по организации акции менее чем через год объявили, что на планете свою подпись с требованием не допустить войны поставили более 500 миллионов человек! Сталин, официальная советская пропаганда выражали поддержку идее мирного сосуществования. Мне иногда кажется, что Стокгольмская кампания была истоком, началом формирования планетарного сознания человечества, суть которого в признании приоритетов общечеловеческих ценностей. Сейчас к этой цели мы стоим ближе, чем тогда, но как важно было сделать первые шаги!
Когда в апреле 1949 года в Париже, в зале «Плейель», открылся Всемирный конгресс сторонников мира, собравший около двух тысяч делегатов со всех концов света, Сталин напряженно следил за его ходом как политическим событием первостепенной важности. Они с Молотовым сами определили состав советской делегации: А.А. Фадеев, И.Г. Эренбург. В.Л. Василевская, А.Е. Корнейчук, М. Турсун-заде, В.П. Волгин, П.Н. Федосеев, Л.Т. Космодемьянская, А.П. Маресьев. Сталин не мог не испытать глубокого волнения (если был на него способен), когда «Правда» 21 апреля сообщила, что американский певец Поль Робсон, заканчивая свое выступление на конгрессе, прямо на трибуне запел на русском языке арию из оперы И.И. Дзержинского «Тихий Дон» «От края и до края…». Мог ли Сталин не чувствовать, что начинается эра подлинно народного влияния на судьбы мира и войны?
В этой схватке миров, когда ледяные ветры, заморозив разум политиков и генералов, могли вот-вот опрокинуть барьер, отделяющий мир от войны, Сталин получил огромную поддержку в лице китайской революции. Победа революции в Китае заметно изменила соотношение сил и их структуру в мире.
Двадцатилетняя борьба китайского народа за свое социальное и национальное освобождение триумфально завершилась провозглашением 1 октября 1949 года Китайской Народной Республики. По указанию Сталина 5 октября «Правда» опубликовала передовую «Историческая победа китайского народа», а рядом четыре портрета – Мао Цзэдуна и несколько меньших размеров Чжу Дэ, Лю Шаоци, Чжоу Эньлая. В передовой приводились слова лидера китайской революции: «Если бы не существовало Советского Союза, если бы не было победы в антифашистской второй мировой войне, если бы – что особенно важно для нас – японский империализм не был разгромлен, если бы в Европе не появились страны новой демократии… то нажим международных реакционных сил, конечно, был бы гораздо сильнее, чем сейчас. Разве мы могли бы одержать победу при таких обстоятельствах? Конечно, нет».
Сталин чрезвычайно внимательно следил за ходом событий в Китае. Когда ему сообщили, что в Пекин приехал новый американский посол Хэрли, заявивший о полной поддержке Чан Кайши, Сталину многое стало ясно. Он понимал, что если в Китае возобладает влияние
Сталин немало писал в свое время о Китае. В его Собрании сочинений опубликовано около десятка работ о китайской революции. Некоторые из них политически чрезвычайно примитивны. Например, он утверждал, что «революционизирование Востока должно дать решающий толчок к обострению революционного кризиса на Западе. Атакованный с двух сторон – и с тыла и с фронта, – империализм должен будет признать себя обреченным на гибель». Характерно, что Сталин, высказывая некоторые правильные положения о китайской революции, часто прибегал к политическому менторству: «Коммунисты Китая должны (здесь и далее выделено мной. – Прим. Д.В.) обратить особое внимание на работу в армии, должны вплотную взяться за изучение военного дела… Китайская компартия должна участвовать в будущей революционной власти Китая» и т. д.
Стоит вспомнить, что позиция Сталина по «китайскому вопросу» весьма активно критиковалась в свое время Троцким. В своих набросках к выступлению на VIII Пленуме ИККИ в мае 1927 года опальный лидер писал: «Тезисы т. Сталина могут держаться только до тех пор, пока партия лишена возможности услышать их критику, а партийная печать под руководством Бухарина, вместо опубликования действительных взглядов, приписывает нам собственные измышления… В корне ложные тезисы Сталина объявлены фактически неприкосновенными». Сам Троцкий также не во всем был прав, но он уловил неуверенность и некомпетентность Сталина в делах Востока, которую в то далекое теперь уже время пытались прикрыть революционными фразами «универсального» значения. Но со временем Сталин многое поймет в иероглифических сложностях социальной жизни великой страны.
После окончания Второй мировой войны Сталин немало сделал для оказания помощи китайской революции: Народно-освободительной армии Китая (НОАК) было передано большое количество разного вооружения и боевой техники, была оказана и иная помощь. Со второй половины 1947 года ветер победы стал надувать паруса НОАК, вынудив в конце концов Чан Кайши бежать на Тайвань. Мао, в условиях американской враждебности, окончательно остановил свой выбор на Советском Союзе. После победы китайской революции отношения стали быстро развиваться по самым различным направлениям. Их кульминацией явилось приглашение Мао Цзэдуна в Москву на празднование 70-летия Сталина.
Сталин с большой долей недоверия ждал встречи с вождем китайского народа. Хотя он немало говорил и писал раньше о Китае, китайской революции, в сущности, он не знал его истории и культуры, не видел многих особенностей национальной психологии китайского народа, не понимал до конца, что же представляет собой сам Мао Цзэдун. После приезда 16 декабря 1949 года Мао в Москву Сталин имел с ним несколько встреч. Большинство их бесед не протоколировалось, и поэтому для уяснения их сути, содержания и направленности большое значение имеют воспоминания известного советского синолога Н.Т. Федоренко, выступавшего тогда в роли переводчика.
Надо думать, что и для Мао все было необычным; он никогда не бывал за пределами Китая, не участвовал в работе органов Коминтерна, имел слабые контакты с представителями других компартий. Можно даже сказать, что эти люди, несколько раз садившиеся за стол переговоров друг против друга, мыслили по-разному; у них была разная шкала ценностей, они были представителями разных цивилизаций. Это не были «инопланетяне», но были очень разные по своей социальной и культурной природе лидеры. Марксизм их связывал весьма слабо. Мао при случае мог сослаться на колларий из Чунь-цю (классическое произведение Конфуция «Весна и осень»), а Сталин, знавший множество цитат классиков марксизма, теперь предпочитал повторять самого себя. В одном у них было много общего: оба были прагматиками.