Триумф и трагедия. Политический портрет И.В.Сталина. Книга 2

Волкогонов Дмитрий Антонович

Как меньшевики оценивали Сталина? С точки зрения негативного развития в СССР, полагали они, видны два пути: контрреволюция и лжереволюция. Сталин пошел по второму пути, осознавая это или нет, считали меньшевистские лидеры. Суть сталинизма, по их мнению, заключается в полном отказе от тех традиций, которые были заложены в социал-демократии. Но после революции меньшевизм не был единой политической и идеологической силой. Его влияние все больше сходило на нет. Со временем Дан, долго бывший бесспорным лидером меньшевизма, порвал с ним, стал издавать журнал «Новый мир». Он наивно надеялся, что после победы Советский Союз сможет вернуться к подлинному социализму. В своей большой книге о происхождении большевизма, которую Дан написал незадолго до смерти, он проницательно утверждал, что трагедия России заключается в том, что Сталин оказался абсолютно неспособным соединить социализм и демократию. Это «клеймо сталинизма». Но Дан выразил оптимистичную мысль о том, что большевизм не начинается и не заканчивается на Сталине: социализм достоин свободы и он принесет ее людям. Доживая на задворках русской истории, эти люди, лично знавшие

Ленина, непосредственно видевшие революцию в России, своих соперников – большевиков, их взлеты и падения, были способны (правда, как сторонние наблюдатели) трезво судить о сталинизме. Некоторые их идеи и оценки заслуживают самого серьезного внимания при современном историческом анализе.

Все многочисленные «оппозиции», «фракции», «уклоны», появившиеся после победы Великой Октябрьской социалистической революции, при всем том, что они часто несли немало сомнительного и ошибочного, тем не менее были одной из диалектических форм выдвижения социальных альтернатив. Возможно, мои утверждения ортодоксально мыслящим людям вновь покажутся ересью, однако представляется, что ликвидация революционного плюрализма оскопила историческое обновление общества. Уверен, например, что меньшевики-интернационалисты с их лидерами Л. Мартовым, О. Ерманским, И. Астровым и другими не были врагами революции. Точно так же, как и левые эсеры, оформившиеся в партию в конце 1917 года. Не здесь ли лежит один из главных истоков будущих догматических и цезаристских монолитов, признававших лишь одно мнение, одну волю, одну истину? Сколько идей о демократии, нэпе, крестьянстве, торговле, государственном и партийном строительстве оказались нереализованными в результате приверженности партийного большинства строго ортодоксальной линии! Все многоцветье действительности вгонялось в черно-белое видение усвоенных схем. А ведь вначале как будто дело шло к революционному плюрализму. Познакомьтесь с выпиской из Протокола № 23 заседания Совнаркома от 9 декабря 1917 года: «Председательствует Вл. Ильич Ленин. Присутствуют: Троцкий, Луначарский, Елизаров, Глебов, Раскольников, Менжинский, Урицкий, Сталин, Бонч-Бруевич, Боголепов.

Слушали: вопрос о вхождении ср. (эсеров) в министерства (так в тексте, хотя речь идет о народных комиссариатах. – Прим. Д.В.).

Постановили: Предложить ср. войти в состав правительства на следующих условиях:

а) Народные комиссары в своей деятельности проводят общую политику Совета народных комиссаров;

б) Народным комиссаром юстиции назначается Штейнберг. Декрет о суде не подлежит отмене;

в) Народным комиссаром по городскому и земскому самоуправлению назначается Трутовский. В своей деятельности он проводит принцип полноты власти как в центре, так и на местах;

г) тт. Алгасов и Михайлов (Карелин) входят в Совет народных комиссаров как министры без портфелей. Практически работают как члены коллегии по внутренним делам…»

Назначили наркомами также эсеров Прошьяна, Колегаева, Измайлова. Затем перешли к следующим вопросам, а Свердлов в это время вел переговоры с левыми эсерами. Уже ночью в качестве одиннадцатого пункта протокола заседания Совнаркома записали:

«Опубликовать следующее: в ночь с 9-го на 10 декабря достигнуто полное соглашение о составе правительства между большевиками и левыми эсерами. В состав правительства входят семь ср. …» Под протоколом подписи: Вл. Ульянов (Ленин), Н. Горбунов. Ведь для всех было тогда ясно, что и большевики, и левые эсеры шли по пути революции. Сама практика преобразований нуждалась в социалистическом плюрализме, который, едва возникнув, вскоре был безжалостно ликвидирован большевиками.

Сталин оказался подходящим лицом для такого силового, одномерного пути развития. Мы знаем, что были и иные варианты, но настоящей борьбы, которая давала бы реальные шансы другому направлению, не было. Немало бухаринских идей, например, весьма привлекательно, хотя от многих из них он позже был вынужден – не по своей воле – отказаться. Этим я отнюдь не утверждаю, что Сталин и сталинизм были «запрограммированы». Едва ли. Я хочу лишь подчеркнуть – и это очень важно, по моему мнению, – что сталинизм родился в условиях догматизации, абсолютизации многих выводов марксизма, которые были сделаны еще в середине XIX века, при отсутствии других революционных альтернатив. Уничтожение социалистического плюрализма – это начало монополии на социальную истину и политическую власть. Превращение союзников или конструктивных оппонентов во врагов со временем привело к замене революционной демократии тотальным бюрократизмом. Нетерпимость к идейному плюрализму выглядела вначале революционной «добродетелью», однако со временем в решающей мере помешала творчески осмыслить строительство нового мира.

Пока партия была не у власти, это не грозило большими социальными опасностями. Когда же она стала правящей, материализация канонизированных положений обернулась бедой. Сталин на этой основе пошел дальше: он извратил многие принципы научного социализма, что во многих областях привело и к социальному перерождению. Таким образом, скажу еще раз: сталинизм есть теория и практика, боготворящая силу и насилие как универсальное средство реализации политических и социальных целей. Сталинизм – это одномерное видение мира, одобряющее использование любых радикальных средств для достижения поставленных целей, которые в конце концов оказываются деформированными. Сталинизм породил глубокие противоречия между экономическим базисом и политической надстройкой, народом и бюрократией, подлинной культурой и ее суррогатами, социалистическими идеалами и их реализацией. Сталинизм выражает не только процессы деформации народовластия, но и его перерождение в особую

разновидность цезаризма, о чем я уже говорил. Это историческая аномалия социализма, который, впрочем, еще никто и никогда не создал.

Можно, пожалуй, сказать, что каждой революции, без исключения, угрожает свой термидор. Он может быть в разных формах: реставрация старого, частичная деформация, постепенное вырождение. Сталинизм явился формой термидора как перерождения народовластия и превращения его в диктатуру одной «господствующей личности».

Эта извращенность теории и практики в наиболее полной форме проявилась в отчуждении . Раньше мы полагали, что отчуждение возможно лишь в капиталистическом обществе. Думаю, что это не так. В «Экономическо-философских рукописях 1844 года» Маркс выделяет такие стороны, которые характеризуют отчуждение: потеря права распоряжаться собственной деятельностью; отчуждение продуктов труда от производителя; отчуждение от достойных условий существования; взаимоотчуждение, утрата людьми своей социальной содержательности. По сути, и сталинизм означает отчуждение человека от власти, от участия в управлении государством, производством, другими общественными процессами. Сталинизм, таким образом, есть прежде всего диктаторская форма отчуждения людей труда от права распоряжаться собой, от государственного управления. Если для капиталистического общества, как считали основоположники марксизма, отчуждение является естественным, то для социализма, который и совершает революцию, по мысли Маркса, чтобы ликвидировать многие формы отчуждения, это предстает как аномалия.

Утверждение сталинизма как явления прошло несколько ступеней. Первая: «глухота» ленинского окружения к его «Завещанию». Пожалуй, тогда Сталин впервые почувствовал, что Олимп власти для него – не мираж, а реальность. Вторая ступень связана с периодом между 1925 и 1929 годами: стабилизация капитализма на Западе после ослабления революционных потрясений совпала с началом зарождения бюрократических структур и устранением Троцкого – основного соперника Сталина. Еще одна ступень – коллективизация и ликвидация умеренной линии в ЦК. Уже на этой ступени сталинизм, применивший массовое насилие, одержал окончательный верх над возможными альтернативами развития. На следующую ступень, в 1934 году на XVII съезде, мягкие сапоги Сталина ступили уже для «коронации» его как единственного вождя. Далее сталинизм только затвердевал в своей бетонной ортодоксальности. Лишь война несколько ослабила его хватку по причине смертельной угрозы не только сталинизму, но и самому Сталину.

Кардинальные реформы сталинизм допустить не мог. Поэтому политическая система, социальные отношения, сама мысль постепенно остановились в своем развитии. Подчеркну еще раз, сталинизм – тоталитарная форма отчуждения человека труда от власти, которую тот вроде бы добыл себе благодаря русским революциям со всеми сопутствующими этим явлениям тяжелыми последствиями в политической, экономической, социальной и духовной сферах.

Определяя сталинизм, пожалуй, можно назвать ряд характеризующих его черт. Одна из них – безальтернативность развития. Весь широкий спектр революционных «рецептов» после революции безжалостно сужался. Часто выбор между двумя или несколькими альтернативами делала не сама жизнь, а кабинетные стратеги. Сталин был здесь непревзойденным специалистом. Он всегда знал, что хорошо и что плохо, где революция и где контрреволюция. Методологический ключ выбора альтернатив был прост: все, что не совпадало с его, Сталина, взглядами, установками, целями, естественно, объявлялось антиленинским, контрреволюционным, враждебным. Со временем это станет государственным правилом. Сталин, решая вопросы, обычно всерьез не рассматривал альтернативные идеи или варианты, помимо тех, что предлагал сам. Однажды избранный им стиль директивного управления мог только совершенствоваться, но отнюдь не пересматриваться или заменяться. Думаю, то, что мы сегодня вкладываем в понятие «плюрализм», привело бы его просто в бешенство, квалифицировалось бы как настоящая измена революционному делу. Все, что свершалось Сталиным, представлялось как объективная закономерность. В эту схему вписывались и теоретические взгляды. Например, когда в журнале «Пролетарская революция» была помещена статья Слуцкого «Большевики о германской социал-демократии в период ее предвоенного кризиса», Сталин разразился гневной статьей. Редакция журнала хотела лишь рассмотреть историю взаимоотношений большевиков со II Интернационалом, взаимоотношений компартий с социал-демократией. Вопрос, который не утратил своей актуальности и сегодня. Однако Сталин усмотрел в этом факте попытку «пересмотреть» взгляды большевиков на центризм, оппортунизм вообще. В своем стиле, попутно наклеив ярлыки на Розу Люксембург, Волосевича, некоторых других, Сталин широко использовал такие «аргументы», как «галиматья», «пошлые и мещанские эпитеты», «убожество», «троцкистские контрабандиты». Даже робкая попытка увидеть частные альтернативы была тут же пресечена.

Когда Сталин после XIII съезда партии уцелел на посту генсека, он быстро выработал свой взгляд на власть: никаких альтернатив! Ни политических, ни общественных, ни личных. Особенно личных! В конце концов он покончил не только с Троцким, но и всем ленинским окружением. Когда после войны Берия стал нашептывать Сталину, что после смерти его, вождя, А.А. Кузнецов будет претендовать на пост генсека, а Н.А. Вознесенский – на должность предсовмина, реакция была однозначной. Сталин, будучи неглупым человеком, понимал, что реальная альтернатива ему может быть в лице Политбюро, ЦК, как коллективного ядра партии. Путем политических манипуляций, интриг, урезания прав ЦК Сталин превратил его в послушный совет поддакивателей, который он собирал все реже и реже. От имени ЦК действовал его аппарат – партийная канцелярия бюрократов. Какие-либо альтернативы сталинской власти при жизни единодержца были исключены.