Триумф и трагедия. Политический портрет И.В.Сталина. Книга 2

Волкогонов Дмитрий Антонович

Сталин с любопытством и тщательно скрываемым недоверием присматривался к своему собеседнику. А тот, вдруг отойдя от беседы по конкретным злободневным вопросам, вовлекал советского вождя в сказочный, таинственный мир китайских притч. Мао рассказал Сталину одну из них – о том, как «Юй-гун передвинул горы». В древности на севере Китая жил старик по имени Юй-гун («глупый дед») с северных гор. Дорогу от его дома на юг преграждали две большие горы. Юй-гун решил вместе со своими сыновьями срыть эти горы мотыгами. Другой старик, по имени Чжи-соу («мудрый старец»), увидев их, рассмеялся и сказал: «Глупостями занимаетесь: где же вам срыть две такие большие горы!» Юй-гун ответил ему: «Я умру – останутся мои дети, дети умрут – останутся внуки, и так поколения будут сменять друг друга бесконечной чередой. Горы же эти высоки, но уже выше стать не могут; сколько сроем, настолько они и уменьшатся; почему же нам не под силу их срыть?» И Юй-гун, нимало не колеблясь, принялся изо дня в день рыть горы. Это растрогало Бога, и он послал на Землю своих святых, которые и унесли эти горы. Сталин слушал витиеватый китайский фольклор, наполненный

глубоким философским смыслом. Сейчас тоже две горы давят тяжестью на китайский народ: гора империалистическая и гора феодальная. Компартия Китая давно решила срыть эти горы. Она тоже «растрогает» бога, который называется китайским народом. Советский вождь согласился с китайским вождем и в унисон с Мао говорил, что вместе мы не только две горы сроем. Как вспоминает Н.Т. Федоренко, беседы были долгими, неторопливыми. Собеседники не спеша пробовали хорошо приготовленные блюда, делали глоток-другой сухого вина и неспешно говорили о делах международных, экономических, идеологических, военных. В ходе таких ночных застолий обсуждались и принципиальные положения готовящегося Договора о дружбе, союзе и взаимной помощи. Однажды, вспоминает Федоренко, Мао рассказал один случай из истории борьбы с гоминьдановцами. Оказавшись в окружении, бойцы не сдавались, следуя призыву командира: «Не взирать на трудности, не страшиться испытаний, смотреть на смерть как на возвращение». Сталин долго пытался уяснить смысл «возвращения». Мао терпеливо объяснил, что в данном случае иероглиф «возвращение» означает презрение к смерти как форме возвращения к своему первосостоянию, т. е., пожалуй, неисчезновению как материи. Сталин, проницательный собеседник и внимательный слушатель, отметил не только бесстрашие, но и мудрость командира.

Так беседовали два лидера двух гигантских стран. Их встреча была оценена как поистине историческая, знаменующая крупные перемены на глобальной шахматной доске мировой политики. У Сталина медленно отступало предубеждение; он долго не доверял Мао Цзэдуну. Видимо, тогда сказалась имевшаяся информация о Мао: его неприязнь к китайским кадрам, учившимся в Москве, демонстративная безучастность китайского лидера во время критических ситуаций под Москвой и Сталинградом в годы войны и другие подобные факты.

Но постепенно, по мере сближения Китая и СССР, усиления антиамериканской позиции Пекина, его роли в корейской войне, отношение Сталина к китайскому вождю менялось. Думаю, и советский лидер произвел на Мао весьма сложное впечатление. Но одно несомненно: державность, величавое спокойствие, которое хорошо умел демонстрировать Сталин, абсолютная уверенность в себе утвердили в сознании китайского руководителя силу и целеустремленность партии и Советского государства. Подписание Договора 14 февраля 1950 года ослабило опасное воздействие ветров «холодной войны». Кульминация напряженности как раз пришлась на год скрепления узами дружбы двух великих народов. Думаю, преемники Сталина (как и сам Мао) сделали тогда далеко не все возможное, чтобы сохранить те добрые отношения, которые начали складываться в 50-е годы. Одна из этих причин – специфическое, а порой и просто негативное отношение Мао к разоблачению культа личности, XX съезду КПСС, всему, что с ним связано. Крепкое рукопожатие двух гигантов длилось исторически недолго. Слава богу, сейчас лидеры двух стран вновь обменялись рукопожатиями. Хотелось, чтобы оно было постоянным.

Холодные ветры овевали страну не только на Западе, но и на Востоке. Дислокация сразу после войны американских и советских войск в Корее предопределила создание разных политических структур как на севере, так и на юге полуострова. После того как 10 мая 1948 года в Южной Корее состоялись выборы и были созданы законодательные и исполнительные органы, 25 августа того же года прошли выборы и на Севере. Фактически образовалось два государства, искусственно разделившие корейскую нацию надвое. После вывода советских войск из Северной Кореи то же сделали и американцы. Каждая из сторон считала, что большинство населения полуострова поддерживает ее правительство. К сожалению, какие-либо другие советские, китайские и корейские документы, кроме тех, что публиковались тогда в газетах, общественности неизвестны. Но ясно, что конфликт начался из-за стремления каждой из сторон обеспечить свое господство над всей территорией Кореи. Мне удалось установить из ряда косвенных источников, что Сталин очень настороженно относился к обострению ситуации на полуострове. С самого начала он делал все возможное, чтобы избежать прямой конфронтации СССР с США. Мао был настроен в этом вопросе решительнее. Во время нескольких встреч, которые состоялись у Сталина с Мао Цзэдуном в декабре 1949-го и феврале 1950 года, они обсуждали проблемы Корейского полуострова. Но Сталин понимал, что американцы ушли от Потсдамских соглашений по Корее уже так далеко, что какого-то единого государства безболезненно создать не удастся. Он так же подозрительно относился и к американской идее опеки над Кореей, как и к «свободным» выборам. Ведь в Южной Корее, где находились американские войска, проживало значительно больше населения. Линия по 38-й параллели в 1945 году была определена без какого-то политического обоснования, как временная демаркация между американскими и советскими войсками. В последующем, когда она стала государственной границей, выявилась ее географическая несправедливость, ибо она серьезно ущемляла северян.

Маятник войны резко качнулся несколько раз. Высокая напряженность на демаркационной линии непрерывно усиливалась. Северяне подготовились раньше. С началом войны 25 июня 1950 года войска КНДР нанесли сильный удар, затем овладели Сеулом и вышли на реку Нактонган. Казалось, победа достигнута. Но для американцев это было бы страшным ударом. Они только что утратили свои позиции в Китае и не могли допустить, чтобы их выбросили

еще из одной страны. В сентябре американские войска, заручившись поддержкой Совета Безопасности ООН (советский представитель не участвовал в голосовании и не смог применить право «вето»), организовали высадку крупного десанта в Инчоне и контрнаступление с Пусанского плацдарма. Удар был столь сильным, что американские и южнокорейские войска, не задерживаясь на 38-й параллели, заняли Пхеньян, а к концу октября оккупировали значительную часть КНДР. Теперь, наоборот, сложилась ситуация, когда казалось, что добились своего американцы. Тем более что в ряде мест американские войска вышли к границе с КНР. Сталин, по имеющимся данным, был вынужден согласиться с предложением Мао Цзэдуна об оказании китайцами непосредственной помощи КНДР, хотя это вело к усилению опасности эскалации. Американцы прикрылись голубым флагом ООН, а китайцы обратились к так называемому «добровольчеству».

Нужно сказать, что корейский конфликт укрепил доверие Сталина к Мао, а следовательно, и отношения между СССР и КНР в целом. После того как около 30 китайских дивизий двинулись вперед, обстановка вновь резко изменилась. Китайские и северокорейские войска не только освободили территорию севернее 38-й параллели, но и продвинулись южнее до 100 километров. Моральный дух американских войск и военный престиж США к середине лета 1951 года заметно упали. Сталин почувствовал, что наступил самый ответственный и опасный момент. Американцы не вынесут поражения и могут схватиться за последний, ядерный аргумент. Пожалуй, тогда, после 1945 года, это была самая очевидная угроза Третьей мировой войны. Американский генерал Макартур стал настойчиво требовать бомбардировки Маньчжурии; Трумэн дал понять, что не исключено применение ядерного оружия. Дули уже не холодные ветры, а полярный ураган. Ни Сталин, ни Мао уже сами не могли допустить поражения американцев. Наступили долгие два года переговоров, во время которых не прекращались ожесточенные бои на Корейском полуострове. Американская авиация господствовала в воздухе, на земле – китайские «добровольцы». В этой ситуации Сталин понимал, что у обеих сторон нет иного выхода, кроме как пойти на компромисс. В своих посланиях к Мао в начале 1953 года он предлагал пойти на переговоры с американцами и южнокорейцами, чтобы избежать худшего. И здесь он не ошибался. Но окончательное соглашение было достигнуто лишь через несколько месяцев после его смерти, в июле 1953 года.

Анализируя роль Сталина в корейской войне, которая была во многих отношениях сильно закамуфлирована, я пришел к важному выводу, не связанному, казалось бы, прямо с конкретными национальными интересами воюющих сторон. Думаю, война в Корее впервые показала, что в современном мире, разделенном все еще на блоки, при критическом столкновении интересов Запада и Востока неизбежна патовая ситуация. Первый пат обе стороны получили именно в Корее, второй – во время Карибского кризиса. Но здесь, во второй раз, мудрость проявила себя быстрее. Успел или нет Сталин осмыслить корейские уроки, сказать трудно. Ясно лишь, что в Америке это осознали очень болезненно. Напалм, угроза ядерных бомбардировок, содержание войск за многие тысячи километров от собственной территории, многолетнее непризнание Китая, авантюра во Вьетнаме показали, что ставка лишь на силу доживает свой век. Советский Союз это болезненно почувствует много позже, в результате афганской авантюры. После корейской войны мир увидел, что Америка не всесильна. В корейском конфликте Сталин был более осмотрительным. После югославского холодного «душа» к нему вернулась его традиционная осторожность. Может быть, его чему-нибудь научило поражение в схватке с Тито, когда он очертя голову наделал кучу ошибок, цену которым не так легко установить и сегодня?

Апогей культа, совпавший с 70-летием «вождя», причудливым образом был достигнут благодаря Великой Победе 1945 года, на волне личной славы и апологии насилия. Консервация большевистской Системы сопровождалась ледяными ветрами как на просторах Отечества, так и за его пределами.

Глава 5 Реликты цезаризма

Утопия всегда тоталитарна… В сущности, утопия всегда враждебна свободе.

Н. Бердяев

Перелистывая однажды сборник документов Отечественной войны 1812 года, я долго не мог оторваться от письма М.И. Кутузова к своей жене.

«Августа 19-го 1812. При Гжатской пристани.

Я, слава Богу, здоров, мой друг, и питаю много надежды. Дух в армии чрезвычайный, хороших генералов весьма много. Право, недосуг, мой друг. Боже, благослови детей.

Верный друг Михаиле (Голенищев) Кутузов».

Прелестный лаконизм, полный глубокого смысла, силы и благородства. На такие письма способны люди, обладающие нравственным величием. У Сталина его никогда не было. Для него человеческие отношения ограничивались рамками классовой борьбы и политики.

В обширном многотомном фонде «Переписка с товарищем Сталиным» переписки, как таковой, нет. «Вождю» докладывают. Он реагирует. Часто устно. Иногда просто адресует донесения, сообщения Берии, Молотову, Маленкову, Вознесенскому, Хрущеву, кому-либо еще. В его «Переписке» нет того, что мы могли бы отнести к эпистолярному жанру. Он был не способен написать короткую, волнующую и сегодня записку товарищу, просителю. Все его резолюции сухи, однообразны: «согласен» – «не согласен». Сохранилось всего лишь несколько писем Сталина, которые, за исключением одного-двух к дочери, полностью лишены человеческого начала. Огромное количество документов, ежедневно поступающих к нему, он быстро просматривал, направляя для решения конкретных вопросов исполнителям или коротко высказывая Поскребышеву свое отношение к докладу. В послевоенных резолюциях нет и тени сомнений, размышлений, колебаний. Если они у него были, он их излагал устно. «Железный» человек хотел таким же остаться и в истории.