Триумф Темного Меча
Шрифт:
— Это он! Вон тот старик! Отойдите и дайте ему говорить!
Несколько человек, паря над стариком, показывали на него. Они посторонились, и старик оказался в середине все расширяющегося круга. Старик по-прежнему стоял на земле. Он не поднимался в воздух вместе с остальными. Рядом с ним не было ни каталиста, ни друга, ни родни. Его одежды представляли собой почти сплошные лохмотья и едва прикрывали тело. Он был таким согбенным, что ему трудно было поднять голову, чтобы посмотреть на платформу. Дождь заливал ему глаза, и он моргал.
Некоторые люди, опустившиеся на землю, чтобы получше его рассмотреть, вдруг стали пятиться и взлетать в воздух, к своим друзьям. По толпе пошел шепот:
— Император! Старый император!
Епископ Ванье, узнав старика, побагровел, затем побелел от злости.
Принц Гаральд коротко глянул на Джорама, чтобы увидеть его реакцию. Он не заметил ничего. Джорам молча рассматривал старика, не выказывая никаких эмоций. Принц подал знак Дуук-тсарит, и платформа, на которой они стояли, медленно поплыла к земле, а люди закружились вокруг нее, как листья на ветру.
Когда платформа опустилась на каменную мостовую, принц жестом поманил старика, и тот, спотыкаясь, подошел к нему.
Пристально посмотрев в лицо старика, принц Гаральд поклонился.
— Ваше величество, — негромко сказал он.
Император рассеянно кивнул. Он даже не посмотрел на принца. Остановившись перед Джорамом, старик протянул руку, чтобы прикоснуться к нему, но Джорам, с бесстрастным лицом глядя куда-то поверх головы отца, попятился. Император, печально улыбнувшись, кивнул и медленно убрал руку.
— Я не корю тебя, — тихо сказал он. — Когда-то много лет назад я отвернулся от тебя, и тебя забрали и унесли на смерть. — Он посмотрел на Джорама снизу вверх. — Я в пятый раз в своей жизни вижу тебя, сынок. Сынок... — Император как-то особенно старательно выговорил это слово. — Гамалиэль. Так тебя назвали. Это древнее имя. Оно означает «Господня награда». Ты должен был стать нашей наградой — для меня и твоей матери. — Император тяжело вздохнул. — А сумасшедшая женщина назвала тебя Джорамом, «сосудом». Подходящее имя. В гордыне и страхе мы отвергли тебя. Несчастная безумная женщина воспитала тебя и наполнила тебя скорбью мира.
Император посмотрел в лицо сына, который по-прежнему не глядел на него.
— Я помню тот день, когда тебя унесли от нас. Я помню слезы твоей матери, хрустальные слезы, разбивавшиеся о твое тело. По твоей коже потекли струйки крови. Я отвернулся от тебя, и тебя унесли, чтобы предать смерти. Ты говоришь, моя вина. Вина Церкви?
Внезапно выпрямившись почти в полный рост, император окинул толпу суровым взглядом. На мгновение его лицо снова стало царственным, и согбенный старик предстал благородным правителем.
— Моя вина? — громко спросил император. — А что сделали бы вы, жители Мерилона, если бы знали, что вами будет править Мертвый?
Горожане попятились от него, вопросительно переглядываясь. Слово «безумец» пошло из уст в уста, люди кивали. Но ни один из них не решался встретиться взглядом с полными укора глазами старика.
Джорам невольно коснулся рукой груди.
— Да, сын мой. — Император заметил это движение. — Мне сказали, что на тебе остались шрамы от слез твоей матери. Мне сказали, что именно они помогли узнать, кто ты есть на самом деле. Но я гораздо раньше узнал это! Мне не нужно смотреть на шрамы на твоей груди. Я вижу шрамы на твоей душе. Помнишь? В тот день я пришел в дом лорда Самуэлса, чтобы вытащить глупого Симкина из очередной беды, в которую он угодил. Я увидел твое лицо в лучах солнца, увидел твои волосы. — Глаза императора скользнули по черным волосам Джорама, сверкавшим под дождем. — Я понял, что сын, отцом которого я стал восемнадцать лет назад, жив. Но я ничего не сделал. Я ничего не сказал. Я боялся! Я боялся за себя, но гораздо больше за тебя! Можешь ли ты мне поверить?
Джорам поджал губы, прижатая к груди рука конвульсивно дрогнула — единственный знак, что он все же слушал слова отца.
— В другой раз я увидел тебя в хрустальном дворце, в ночь годовщины твоей смерти. Гамалиэль. Моя награда! Твое имя жгло мне сердце. Я смотрел на твою встречу с матерью. Твоя мать — труп, в жилах которого текла пародия на Жизнь. И ты — живой, но Мертвый. Да, ты был мне наградой.
Джорам отвернулся. Из горла его вырвалось сквозь сдавленное рыдание:
— Уберите его!
Дуук-тсарит посмотрели на принца Гаральда, который отрицательно покачал головой. Гаральд положил руку на плечо другу, однако Джорам вырвался. Яростно размахивая руками, он пытался сказать что-то, но слова застревали у него в горле. Император умоляюще смотрел на него.
— Последний раз я видел тебя на Превращении, — сказал он голосом, тихим, как шелест дождя. — Я видел, как гаснет надежда в твоих глазах, когда ты понял, что я не узнал тебя. Я знал, о чем ты думаешь...
— Ты мог признать меня! — Джорам впервые прямо посмотрел на отца. В глазах его полыхало пламя кузницы. — Ванье не предал бы меня смерти заживо, если бы ты признал меня! Ты мог спасти меня!
— Нет, сын мой, — ласково покачал головой император. — Как я мог спасти тебя, когда не смог спасти сам себя? — Он потупил голову и снова сгорбился, превратившись в дряхлого старца в лохмотьях.
— Я не могу стоять! Я не могу... дышать! — схватившись за грудь и задыхаясь, Джорам повернулся, чтобы сойти с платформы.
— Сын мой! — Старик протянул к нему дрожащую руку. — Сын мой! Гамалиэль! Я не смею просить тебя о прощении. — Император смотрел в спину Джорама. — Но, может, ты простишь их. Ты им нужен сейчас... Ты станешь их наградой...
— Не говори так! — Джорам снова попытался уйти, но было поздно. Люди столпились вокруг, выкрикивали вопросы, требовали ответов, оттесняя старика. Последние слова императора потонули в гуле толпы.
— Старая развалина! — прорычал епископ Ванье. — Ксавьер был прав. Нам надо было ускорить его смерть...
Кардинал сделал протестующий жест.
Епископ Ванье, опустив голову на жирную грудь, пронзил Радисовика презрительным взглядом.
— Не распускай слюни! Ты знаешь, что делалось во имя Олмина. Ты быстренько закрывал глаза и бормотал молитвы, но так же быстренько их откроешь и сцапаешь добычу, как только я уйду!