Тривейн
Шрифт:
Он действительно сразу перезвонил. Тривейн, нетерпеливо схватив трубку, высказал не стесняясь все, что считал нужным.
Пусть все катятся к черту! Ему наплевать на то, что завтра в два тридцать сенатские слушания! Он всех их пошлет к чертям собачьим! Филис не является частью сделки! Назначение касается только его, но ни в коей мере не его семьи! Завтра он отделает всех этих сенатских ублюдков так, как еще никто их не отделывал. А затем соберет пресс-конференцию и объявит на всю эту чертову страну, какие свиньи обосновались в Вашингтоне! Именно так он и сделает, не будь он Эндрю Тривейн!
Он
Снова зазвонил телефон. Со страхом и яростью Тривейн подошел к аппарату.
– Тривейн? Говорит президент! Мне только что все рассказали. Как чувствует себя ваша жена?
– Она спит, сэр... – ответил Тривейн, удивляясь самому себе: даже сейчас, в полном смятении чувств, он все же добавил «сэр».
– Боже, мой мальчик! – продолжал президент. – У меня просто нет слов! Что я могу сказать вам? Что сделать?
– Освободите меня, господин президент, от данного слова, пожалуйста... Если вы не сделаете этого, я найду, что заявить на завтрашних слушаниях... Да и не только там...
– Конечно, Эндрю, разумеется! – Президент Соединенных Штатов Америки помолчал секунду и добавил: – С ней все в порядке? Ваша жена в порядке?
– Да, сэр... Это было самое настоящее нападение, уверен. – Тривейн с трудом сдерживал дыхание. – Такая грязь... – Он боялся слов, которые могли сорваться у него с языка.
– Выслушайте меня, Тривейн. Послушайте, Эндрю! Возможно, вы никогда не простите мне того, что я вам сейчас собираюсь сказать, и все-таки... Если вы твердо решили уходить, то я не буду препятствовать. Но подумайте, хорошо подумайте! Я бывал в тяжелых ситуациях сотни раз, однако никогда не принимал решения сгоряча! Вся страна знает, что мы выбрали вас. Завтрашние слушания – всего лишь формальность. И если завтра в сенате вы скажете то, что хотите, то причините вашей жене новую боль! Неужели вы в самом деле не понимаете? Ведь они именно этого и хотят!
Тривейн глубоко вздохнул.
– Я вовсе не собираюсь причинять боль своей жене и не допущу, чтобы кто-то из вас лез в наши дела! Я не нуждаюсь в вас, господин президент. Надеюсь, я ясно выразился?
– Да, конечно, и я полностью согласен с вами. Но дело в том, что я нуждаюсь в вас. И я предупреждал вас, что возможна всякая мерзость...
«Всякая мерзость!» Какие ужасные слова!
– Именно мерзость! – свирепо прорычал Тривейн в трубку.
– Вам следует подумать о том, что случилось, – продолжал президент, словно не замечая грубость Тривейна. – Если такое произошло с вами, с одним из самых уважаемых людей в стране, то представьте, что может произойти с другими. Не мы ли должны положить этому конец? Не нам ли именно этим и заниматься?
– Никто меня никуда не выбирал. И я никому ничем не обязан! Вы, черт побери, прекрасно знаете! Не желаю я ни с кем иметь дела!
– Но вы же знаете, что это невозможно, – сказал президент. – Не надо мне сейчас отвечать. Подумайте, посоветуйтесь с женой. Я могу отложить слушания на несколько дней под предлогом вашей болезни.
– Мне
– И все-таки прошу вас подумать... Дайте мне несколько часов. Вся моя команда просит вас об этом. И сейчас я обращаюсь к вам не как президент, а просто как человек! Я прошу вас остаться! Курки взведены, и пути назад нет. По-человечески я вполне понимаю ваш отказ... Передайте мои наилучшие пожелания вашей супруге... Спокойной ночи, Эндрю!
Тривейн услышал щелчок разъединения и медленно положил трубку. Достав из кармана рубашки сигареты, он закурил, чиркнув спичкой по фирменному коробку с надписью «Плаза». Не о чем ему думать! Он не изменит своего решения, как бы ни настаивал президент.
Он – Эндрю Тривейн, и всегда должен помнить об этом. Ему никто не нужен. Даже президент Соединенных Штатов Америки...
– Энди?
Тривейн посмотрел на кровать. Голова его жены была повернута к нему, а глаза открыты.
– Да, дорогая? – сказал он, встав с кресла и быстро подойдя к ней. Его жена была еще в полубессознательном состоянии.
– Я слышала. Я слышала, что ты сказал.
– Ни о чем не беспокойся. Утром снова придет доктор, а потом мы поедем в Барнгет. Ты уже в порядке, поспи еще.
– Энди?..
– Что, дорогая?
– Он хочет, чтобы ты остался, да?
– Он не отдает себе отчета в своих желаниях.
– Он прав... Неужели ты не понимаешь? Если ты уйдешь, значит, они тебя победили...
Филис Тривейн медленно закрыла глаза. У Эндрю сжалось сердце, когда он увидел боль на осунувшемся лице. Он понимал, что за ней кроется – гнев и отвращение...
Уолтер Мэдисон, повернув медную ручку, заперся у себя в кабинете. Тривейн вытащил его из ресторана, и, несмотря на тревогу, вызванную звонком, Мэдисон выполнил его указания: встретился с полицейским из «Плазы» и убедил его не подавать рапорта. Он дал понять полицейскому, что Тривейн хочет уберечь жену, а вместе с нею и всю семью, от комментариев прессы. К тому же, добавил он, жена Тривейна все равно не помнит насильника, все ее показания весьма туманны.
Детектив из «Плазы» знал, что устами влиятельного адвоката говорит сам могущественный Тривейн, и его не особенно интересовали комментарии Мэдисона. Адвокат хотел сначала дать ему денег, но юрист в нем взял верх, и он передумал, хотя в его желании не было ничего предосудительного. Он хорошо знал, что ушедшие в отставку офицеры, подрабатывавшие в модных отелях, прекрасно понимают всю щекотливость подобных ситуаций: человек верит в то, во что он хочет верить. Именно за это им и платят жалованье.
Мэдисон уселся за письменный стол и взглянул на свои трясущиеся руки. Слава Богу, что жена еще спит. Спит или отключилась? Впрочем, какая разница...
Он старался привести свои мысли в порядок.
Все началось три недели назад, когда он получил одно из самых выгодных предложений в своей жизни. Это был некий тайный договор, о котором никто в его фирме не знал. Договор весьма необычный, хотя с чем-то подобным ему уже приходилось сталкиваться. Правда, не слишком часто, поскольку ситуации не стоили той секретности и напряжения, с которыми были сопряжены.