Тривселенная
Шрифт:
— Ты со мной, и я счастлива, — сказала Даэна.
— Значит, — заметил Ормузд, — мы сильнее, чем думали.
— Мы действительно сильнее, — подтвердил Антарм.
А Влад добавил:
— Если здесь что-то можно сделать силой.
— Я пытаюсь, — пробормотал Виктор, — и ничего не выходит.
— Господи, — произнес Пинхас, — велика сила твоя для меня, поднявшегося к свету…
— …И благословен ты, дающий, — это был голос Авраама, на что Генрих, будучи человеком рациональным, но способным воспринять реальность и эмоционально, отреагировал словами:
— Если мы поднялись из мрака к Творцу, то я вынужден признать, что Он
— И он — человек, — заключила Натали, вызвав возмущенный взрыв эмоций у Авраама и Пинхаса.
Результат не замедлил сказаться — тайфун пронесся по маленькому острову, даже река на мгновение вышла из берегов, но небольшое наводнение закончилось так же быстро, как началось.
— Мы все-таки вырвались оттуда, — сказал Ариман, но созданный в его воображении образ — огонь, охвативший небо, люди на небольших островках суши посреди болотной жижи, фигуры Ученых, как тени фантастических существ на блестевшей от жара поверхности купола, — этот образ ничего не сказал его спутникам.
— Оттуда? — переспросил Виктор.
— Вы не помните, — сказал Ариман. Это был не вопрос, а утверждение. Он знал, что никто не помнит своего прошлого. Кроме него.
А он помнил? В сознании рождались смутные образы, и он понимал их. Это были изображения, края которых скрывались в тумане, а затем медленно проявлялись — вместе со звуками, запахами и какими-то другими ощущениями, которые он пока не мог определить.
«…Мама привела меня в школу, расположенную в квартале от дома. Школа была нового типа, полуавтомат, и запись в первый класс проводил компьютер с голосом телебабушки Нины — чтобы дети не боялись и чувствовали себя спокойно. Я был спокоен. „Как тебя зовут, мальчик?“ — спросила бабушка Нина, и я сказал…
Что же я сказал? Как все четко в памяти, каждая пылинка на поверхности стола, куда я положил свой рюкзачок с игровой приставкой! И голос телебабушки я помнил так отчетливо, будто она только секунду назад сказала свое: „Какой милый ребенок. Ты хочешь записаться в первый класс? Как тебя зовут, мальчик?“ Я раскрыл рот…
Что я сказал в тот момент?..»
«…вспомнил ясно, будто увидел на стереоэкране, — Метальников первым пошел в атаку на Ученых, когда Минозис и Фай захлопнули кокон, отгородив нас от Вселенной. Но все равно — мне не нравился этот человек, даже сейчас, когда мы оказались… где? Представилась странная сцена: спецназовец в камуфляже и маске в зале Московской хоральной синагоги, на голове картонная одноразовая ермолка, вокруг молящиеся евреи, а раввин Чухновский стоит перед гостем и не может принять решения — то ли выставить нахала, то ли усадить на почетное место: мало ли зачем явился в Божий дом этот представитель власти? Что если он собирается прямо в зале, где хранится свиток Торы, произвести арест?..»
— Ормузд, — сказал Ариман. — Учитель! Что ты знаешь об этом мире и что помнишь о мире, который мы покинули?
— Ничего, — помолчав, отозвался Ормузд. — Я создал твердь и солнце, и воду, потому что… Мне так хотелось.
— Что такое память? — спросил Виктор. — Памяти нет.
Он был неправ. Ариман помнил. Память взрывалась, будто перегретый котел, брызги рассыпались, падали, сливались друг с другом…
«Мы с ним первый раз вели дело, за которое могли получить не мелочь, достаточную, чтобы свести дебет с кредитом, а полновесную сумму — Виктор говорил о ста тысячах новых рублей. Нужно было отследить связи коммерсанта по имени Алексей Осташков. Заказ
Виктор тогда сказал, что нужно исхитриться — и деньги взять, и человека не погубить. Нас потом смогут обвинить в пособничестве, статья восемьдесят три бис, в лучшем же случае лишат лицензии. Но отказывать клиенту нельзя — слишком велика сумма.
И мы сделали это. Я уже не помнил, как нам удалось»…
— Ты говоришь не то, — это была мысль человека по имени Пинхас, и Ариман вспомнил: когда-то и где-то они были знакомы. Раввин Чухновский. — Ты мешаешь осуществлять предписанную человеку миссию.
— Какую миссию? — воскликнул Ормузд.
— Слияния с Творцом, — твердо заявил Пинхас Чухновский, и Авраам — Абрам Подольский в прежней жизни — поддержал его мысленным кивком.
— Творец, — повторил Ормузд. — Я сотворил свет и твердь, и солнце, и воду. Ты говоришь обо мне?
— Я говорю о Боге!
— Что такое Бог?
— Бог — это Творец всего сущего, бесконечно добрый и всепроникающий Свет. И у нас только один путь — постижение Господа, один путь — от тьмы нашего падения к Божественному свету.
Ариман обернулся в сторону Чухновского, представил его себе таким, каким видел, когда раввин лежал на склоне холма, сжав руками голову, шляпа катилась по склону, ермолка упала и застряла в кусте, а полы пиджака задрались, и оказалось, что ремень раскрылся, брюки свалились, это было не столько смешно, сколько нелепо, в тот момент он не обратил внимания, а сейчас почему-то отчетливо вспомнил: под брюками у раввина был поясок с кармашком, куда обычно прятали деньги и документы, но Чухновский держал там черную коробочку, должно быть, что-то связанное с еврейскими молитвами, Ариман даже знал название, давно знал, но забыл…
— Господи, сколь славны дела Твои… — бормотал Чухновский. — Разумен и благословен Ты, Присносущий, всемогущ и всеведущ Ты… Благословен будь, Господь наш…
Ариман вспомнил, что, уходя когда-то из мира, повторял слова, сказанные раввином, и эти же слова первыми пришли ему на ум, когда он осознал себя на поле Иалу — нагим, беззащитным и обновленным: «Барух ата адонай… Благословен будь, Господь наш…» Были это всего лишь вехи, расставленные для обозначения места перехода из мира в мир, или он действительно в тот момент обращался к Богу, в которого не верил прежде и не верил потом, но в миг расставания с жизнью и обретения новой обращался именно к Нему, давшему жизнь, отнявшему ее и вернувшему опять? Может, Бог, если он есть, проявлял себя только в такие моменты — когда одна жизнь заканчивалась, а другая начиналась с белого листа?
И если так, то слова, прозвучавшие сейчас, не означали ли, что все они покинули еще один мир и перешли в следующий?
Была Вселенная, в которой он родился. Москва, Россия, Земля, Солнечная система, Галактика… И другая Вселенная — та, где Ариман оказался после смерти. Мир Ученых и Учителей, материи и духа. Разумно предположить, что сейчас он оказался в третьей Вселенной и не имел ни малейшего представления о том, что их здесь ждало.
Мысль возникла неожиданно, и Ариман повторил ее для всех: