Трое (Из огня и крови)
Шрифт:
Дикштейн кивнул.
– Мы несколько раз встречались. И я хочу жениться на ней. В следующий раз, когда мы увидимся, я хочу просить ее руки.
– И ты считаешь, что она согласится?
– Не уверен. Но хочу надеяться. Я старше ее.
– Возраст не имеет значения. Хотя тебе надо немного прибавить в теле. Женщины любят, чтобы было, за что подержаться.
Разговор начал утомлять Дикштейна, и он понял, в чем дело: Кортоне воспринимал их общение, как банальный треп. Может быть, сказывалась многолетняя привычка держать язык за зубами; может, дело заключалось в том, что большинство дел «семейного бизнеса» носило уголовный характер, и он не хотел, чтобы Дикштейн догадался об этом (хотя он так и так это предполагал); или, может, тут было что-то еще, с чем он очень боялся столкнуться, какое-то тайное разочарование, которого он не хотел испытывать – во всяком случае, в этом толстом мужчине давно исчезли следы того открытого, веселого, восторженного молодого человека. Дикштейна так и тянуло спросить его – скажи, что доставляет тебе радость в жизни, кого ты любишь и как вообще идет твоя жизнь.
Вместо этого он сказал:
– Ты помнишь, что сказал мне в Оксфорде?
– Конечно. Я у тебя в долгу, ты спас мне жизнь. – Кортоне затянулся сигарой.
Хоть в этом он не изменился.
– И я здесь, чтобы попросить тебя о помощи.
– Валяй и проси.
– Ты не против, если я включу радио?
Кортоне улыбнулся.
– Это помещение обследуется на предмет обнаружения «клопов», самое малое, раз в неделю.
– Отлично, – сказал Дикштейн, но все-таки включил радио. – Карты на стол, Ал. Я работаю на израильскую разведку.
Кортоне вытаращил глаза:
– Я должен был бы догадаться.
– И в ноябре я собираюсь провернуть одну операцию в Средиземноморье. Это… – Дикштейн остановился, прикидывая, сколько он может выложить собеседнику, и решил, что немного. – Это то, что может положить, в результате, конец войнам на Ближнем Востоке. – Он помолчал, вспоминая фразу, которую Кортоне обычно употреблял: – И я не пудрю тебе мозги.
Кортоне рассмеялся.
– Если бы ты хотел пудрить мне мозги, то, думаю, явился бы сюда скорее, чем через двадцать лет.
– Очень важно, чтобы следы операции не привели в Израиль. Мне нужна база, с которой я мог бы действовать. Большой дом на берегу, с причалом для небольших судов и якорной стоянкой недалеко от берега для судна побольше. Пока я буду там – думаю, недели две, не больше – мне нужно прикрытие от расспросов полиции и слишком любопытных чиновников. И мне пришло в голову единственное место, где я мог бы обрести все это, и единственный человек, который мог бы мне помочь.
Кортоне кивнул.
– Я знаю такое место – заброшенный дом в Сицилии. Там не особенно шикарно, парень – нет отопления, без телефона, но для оплаты по счету подойдет.
Дикштейн широко улыбнулся.
– Потрясающе. Именно об этом я и собираюсь просить.
– Ты шутишь, – сказал Кортоне. – И это все?
«КОМУ: шефу Моссада.
ОТ КОГО: Шефа лондонского отделения.
ДАТА: 29 июля 1968 года.
Почти с уверенностью можно утверждать, что Сузи Эшфорд является агентом арабской разведывательной службы.
Она родилась в Оксфорде (Англия) 17 июня 1944 года, единственный ребенок мистера (теперь профессора) Стивена Эшфорда (родился в Гилфорде, Англия, в 1908 году) и Эйлы Зуаби (родилась в Триполи, Ливан, в 1925 году). Мать, которая умерла в 1954 году, была чистокровной арабкой. Отец известен в Англии под именем «Арабиста»; большую часть первых сорока лет жизни провел на Ближнем Востоке как исследователь, предприниматель и лингвист. Ныне он преподает семитские языки в Оксфордском университете, где хорошо известны его умеренные, но явно проарабские взгляды.
Таким образом, хотя Сузи Эшфорд является урожденной подданной Соединенного Королевства, есть основания предполагать, что она предана делу арабов.
Она работает стюардессой в авиакомпании ВОАС на международных линиях, часто, среди прочих мест, посещая Тегеран, Сингапур и Цюрих. Следовательно, у нее достаточно возможностей вступать в тайные контакты с дипломатическими представителями арабских стран.
Она удивительно красивая молодая женщина (см. прилагаемую фотографию), что в какой-то мере объясняет отношение к ней полевого агента. Она может вступать в различные связи, что не является чем-то необычным по стандартным представлениям ее профессии и ее поколения в Лондоне. Более точно следовало бы сказать, что для нее вступление в сексуальные отношения с человеком с целью получения от него информации было бы достаточно неприятным, но не травмирующим испытанием.
Наконец – и это главное – Ясиф Хассан, агент, который заметил Дикштейна в Люксембурге, учился под руководством ее отца профессора Эшфорда в то же время, что и Дикштейн, и в течение этих лет продолжал поддерживать с ним нерегулярные контакты. Именно он мог посетить Эшфорда – человек, отвечающий его описанию, в самом деле нанес тому визит – примерно в то время, когда началась любовная связь Дикштейна и Сузи Эшфорд.
Рекомендовал бы продолжить наблюдение.
(Подпись) Роберт Дженкс.
«КОМУ: Шефу лондонского отделения.
ОТ КОГО: Шефа Моссада.
ДАТА: 30 июля 1968 года.
В силу всего того, что свидетельствует против нее, я не могу понять, почему вы не рекомендуете убить ее.
(Подпись) Пьер Борг».
«КОМУ: Шефу Моссада.
ОТ КОГО: Шефа лондонского отделения.
ДАТА: 30 июля 1968 года.
Я бы не рекомендовал устранение Сузи Эшфорд в силу следующих причин:
1. Свидетельства против нее достаточно убедительны, но все же носят случайный характер.
2. Из того, что мне известно о Дикштейне, я серьезно сомневаюсь, что он может снабдить ее какой-то информацией, даже если романтически увлечен ею.
3. Если мы устраним ее, другая сторона будет искать иных подходов к Дикштейну. Так лучше уж пусть мы знаем опасность.
4. Мы можем использовать ее, дабы снабжать другую сторону ложной информацией.
5. Я не склонен прибегать к убийствам на основе столь неопределенных доказательств. Мы не варвары. Мы евреи.
6. Если мы убьем женщину, которую любит Дикштейн, я думаю, он убьет вас, меня и всех, кто будет иметь отношение к этому делу.
(Подпись) Роберт Дженкс».
«КОМУ: Шефу лондонского отделения.
ОТ КОГО: Шефа Моссада.
ДАТА: 1 августа 1968 года.
Поступайте, как знаете.
(Подпись) Пьер Борг.
Постскриптум (с отметкой «личное»).
Ваш пятый пункт очень благороден и трогателен, но подобные замечания вряд ли будут способствовать присуждению вам очередного звания в этой армии. – П.Б.»
Она была маленькой, старой, уродливой и грязной развалюхой.
Корпус украшали обширные пятна ржавчины, которые оранжевой сыпью покрывали ее от носа до кормы. Если когда-то их и закрашивали, то краска давно облупилась, ободрана ветром, оббита волнами и дождями в море. Планшир правого борта давно проломан ударом штормовой волны, и с тех пор никто не побеспокоился привести его в подобающий вид. В трубах скопился десятилетний слой сажи. Палуба была выщерблена, помята и испятнана; хотя время от времени ее драили, вычистить ее так и не удавалось, и на ней повсюду были видны следы прошлых грузов – россыпь зерна, щепки строевого леса, ошметки гниющих овощей и обрывки мешковины – главным образом под спасательными шлюпками, в бухтах небрежно смотанных канатов, внутри клапанов, ведущих в трюмы. В теплые дни отовсюду несло гнилью.
Она была примерно двух с половиной тысяч тонн водоизмещения, двухсот футов в длину и чуть больше 30 – в ширину. На ободранном носу высилась антенна. Большую часть главной палубы занимали огромные крышки люков, которые вели в главный трюм. Над ними высились три крана: один обслуживал носовую часть трюма, один – середину, и третий стоял ближе к корме. Рулевая рубка, помещения для офицерского состава, гальюн и кубрики для команды размещались на корме, вокруг дымовой трубы. Под кормой – единственный винт, который приводился в движение шестицилиндровым двигателем; теоретически тот обладал мощью в 2450 лошадиных сил и мог развивать крейсерскую скорость до 13 узлов.
При полной загрузке судно подвергалось ужасной килевой качке. Болтало немилосердно. Даже при небольшом волнении, с балластной загрузкой, судно кренилось на бок чуть ли не до семидесяти градусов. Душные помещения почти не вентилировались, трюмы часто подтапливались, а машинное отделение было достойно кисти Иеронимуса Босха.
Ее обслуживала команда из тридцати одного человека, и ни у кого из них не нашлось бы о ней ни одного доброго слова.
Единственными ее пассажирами были колония тараканов, несколько мышей и пара сотен крыс.