Трое (Из огня и крови)

Фоллетт Кен

Когда появились напитки. Педлер поднял свой стакан.

– За много лет совместного сотрудничества!

– Я тоже выпью за это, – сказал Дикштейн.

И, поднимая бокал, подумал: «Ну надо же – мне снова удалось!»

Пребывание в море было достаточно неприятным, но все же не таким плохим, как думал Тюрин. В советском военно-морском флоте жизнь на корабле – это непрестанная тяжелая работа, жесткая дисциплина и плохое питание. На «Копарелли» все было совершенно по-другому. Капитан Эриксен требовал только соблюдения правил безопасности и исправного выполнения своих обязанностей, да и в этом смысле его требования были не особенно строги. Палубу время от времени приходилось драить шваброй, но без шлифовки и окраски. Пища была довольно приличной, да и к тому же Тюрину выпало преимущество разделить каюту с коком. Теоретически Тюрина могли поднять в любое время дня и ночи для работы на рации, но на практике во время рейса у него был нормальный рабочий день, так что каждую ночь ему выпадало восемь часов спокойного сна. Режим его вполне устраивал.

К сожалению, само судно было лишено удобств. Оно явилось сущим наказанием господним. Как только они вышли в Северное море, его стало валять с боку на бок при малейшем волнении. Тюрин жутко мучился морской болезнью, которую ему приходилось скрывать, поскольку он предстал в роли бывалого моряка.

Радиоаппаратура Тюрина была спрятана в рюкзаке, надежно обернутая холстиной, полиэтиленом и парой свитеров. Он не мог позволить себе подключить ее и пустить в дело в своей каюте, куда каждую минуту мог зайти кок или кто-нибудь еще. Он уже провел обычный радиоконтакт с Москвой в те тихие, но, тем не менее, напряженные минуты, когда никто не мог его услышать, но все же он нуждался в более надежном и безопасном месте. Здесь, на «Копарелли», он нашел такое место.

Исследуя днем судно, он обнаружил в носовой части, под крышкой переднего люка, небольшой лабиринт пустых помещений. Строитель судна набил ими пространство в носу, чтоб чем-то заполнить его. В основное из них вела полуприкрытая дверь, к которой надо было спускаться по длинному трапу. В ней хранились какие-то инструменты, несколько бочек со смазкой для двигателей и, как ни странно, старая ржавая газонокосилка. От главного кубрика отходили несколько поменьше; в одном из них валялись бухты канатов, в другом – части механизмов и помятые картонные ящики от крепежа и болтов; в остальных не обитал никто, кроме тараканов. Тюрин никогда не видел, чтобы сюда кто-нибудь спускался – все, что требовалось для работы, складировалось на корме.

Он дождался, когда сгустилась тьма, а большая часть команды и офицеры сидели за ужином. Зайдя к себе в каюту, он захватил рюкзак и по трапу выбрался на палубу. Из рундучка под мостиком он вытащил карманный фонарик, но решил пока не включать.

«Копарелли» лег на борт, и Тюрина окатила волна холодных брызг; ему пришлось обеими руками ухватиться за леер, чтобы не вылететь за борт. Время от времени его опять окатывало – не очень основательно, но достаточно, чтобы в сапогах захлюпала вода и замерзли ноги. Он отчаянно надеялся, что ему никогда не доведется узнать, что такое настоящий шторм.

Все же он крепко промок, и его била дрожь, когда, наконец, он оказался на носу и спустился в маленький кубрик. Задраив за собой дверь, он включил фонарик и, лавируя между грудами барахла, проложил путь до помещения побольше. Его дверь он тоже плотно задраил. Скинув робу, он согрел и вытер руки о свитер, чтобы они стали теплыми и сухими, и лишь после того открыл клапан рюкзака. Положив передатчик в угол, он закрепил его концом, привязанным к кольцу в палубе, и подпер картонным ящиком.

На нем были резиновые сапоги, но для предосторожности он натянул и резиновые перчатки. Кабель от корабельной радиомачты был помещен в трубу, которая проходила у него прямо над головой. С помощью небольших клещей Тюрин отогнул металлическую пластину в трубе размером в шесть дюймов и вытянул силовой кабель. Он подсоединил его к входному устройству передатчика, а затем пустил в дело антенну, подключив ее к соответствующему штекеру передатчика.

Включив его, он вызвал Москву.

Посылаемому им сигналу не могло помешать корабельное радио, поскольку он сам был радист, и весьма сомнительно, что кому-то понадобится в этот момент пустить в ход корабельную рацию.

Связавшись с Москвой, он сообщил:

«Второй передатчик проверен».

Его услышали и передали текст привычным кодом КГБ:

«Примите сообщение от Ростова».

«Принимаю, но поторопитесь»

– сообщил Тюрин.

Послание не заставило себя ждать:

«Не высовывайся, пока что-то не случится. Ростов».

«Понятно,

– подтвердил Тюрин. –

Все ясно, ухожу из эфира».

Вечерние труды принесли ему ощущение удовлетворения. Он устроил себе гнездышко, наладил связь, и его никто не заметил. И теперь ему оставалось лишь сидеть тихо и спокойно: именно это он любил делать больше всего.

Он решил подтащить еще один картонный ящик и прикрыть им передатчик от случайного взгляда. Приоткрыв дверь в большое помещение, он скользнул по нему лучом фонарика – и застыл.

Он был не один.

Горела лампочка, и от ее желтого свечения по переборкам ползали тени. В центре кладовки, прислонившись спиной к замасленной бочке и вытянув ноги, на полу сидел молодой матрос. Подняв глаза, он изумился не меньше Тюрина – и тот сразу же заметил виноватое выражение лица матроса.

Тюрин узнал его. Звали его Равло. Ему было около девятнадцати, у него были светлые волосы и тонкое бледное лицо. Он не был с ними во время гулянки в Кардиффе, но у него часто появлялись темные круги под глазами и рассеянный взгляд.

– Что ты здесь делаешь? – спросил Тюрин и тут же все увидел сам.

Левый рукав куртки Равло был закатан до локтя. Между раскинутыми ногами стоял флакончик, рядом маленький водонепроницаемый пакетик. В правой руке он держал шприц с иглой, которую собирался ввести себе в вену.

Тюрин нахмурился.

– Ты что, диабетик?

Лицо Равло исказилось, и он еле-еле выдавил из себя короткий мрачный смешок.

– Наркоман, – догадался Тюрин.

Равло смотрел мимо него, приковавшись взглядом к небольшому помещению, откуда вышел Тюрин. Обернувшись, он увидел, что передатчик хорошо виден. Два человека уставились друг на друга, ясно понимая, что каждый из них занимался таким делом, которое надо скрывать от окружающих.

– Я буду молчать о тебе, а ты – обо мне, – сказал Тюрин. Равло криво усмехнулся и снова мрачно хмыкнул; затем, отведя глаза от Тюрина, он уставился на руку и ввел иглу в вену.

Радиообмен между «Копарелли» и Москвой был перехвачен и зафиксирован станцией радиоподслушивания военно-морской разведки США. Поскольку употреблялся стандартный код КГБ, его удалось расшифровать. Но из перехвата дешифровальщики узнали лишь, что кто-то на борту судна – они даже не знали, какого именно – ввел в действие второй передатчик и какой-то Ростов – этого имени не было в их досье – советует ему не высовываться. Никто не придал этому никакого значения, так что, написав на обложке папки «Ростов», туда кинули сигнал и забыли о нем.