Трое против Нави
Шрифт:
Не успев ещё приземлиться, я уже развернул туловище в пол оборота, вынимая из-за перевязи дубину. Зверь тоже не терял времени, ринувшись ко мне без промедления. Я ожидал от него прыжка, но тварь оного так и не совершила, предпочтя «перелётам» пешую прогулку. Семеня всеми четырьмя двигательными опорами, роняя на траву зловонную слюну, пакость быстро неслась ко мне, разогнавшись на этом крохотном пятачке земли за полсекунды до невиданной скорости. Только теперь я заметил, что существо, позарившееся на меня, обладает ещё и коротким мясистым хвостом, который держит неподвижно. Такая себе зубастая торпеда на лапах.
Признаться, это наблюдение мало мне помогло, и я, не придумав ничего более умного, изо всей силы нанес удар дубиной, которая попала ему аккурат между зубов, в правую часть пасти. Насколько
Зачинщик драки по неясной причине замешкался, быть может, тоже от боли. Это дало мне немного времени. Собрав волю в кулак, я перевернулся на живот и встал на четвереньки. Из борозд, оставленных когтями на груди, сбегали тёмные капли крови, за ухом и выше виска засела жгучая пульсирующая боль, шея и часть спины стали влажными.
Отерев глаз от сбегающей крови, я поискал взглядом противника. Мои вялые движения стали для него откровением. Он то, видимо, решил, что я уже готов, поэтому не очень спешил. Я подобрал части своего сломанного копья, выпавшие из-за перевязи, и приготовился к новому раунду.
Хищник снова взметнулся в воздух. Я инстинктивно почувствовал, что на этот раз он точно не промахнётся. «Реликт» намеревался приземлиться на меня сверху, сбить с ног и прижать к почве, чтобы раз и навсегда решить исход схватки. Я с его планами был не согласен и страстно желал избежать такого исхода. И претворяя своё желание в жизнь, направил копьё в его сторону. Когда он был надо мной, наконечником своего оружия я изо всех сил постарался оттолкнуть его, упираясь в грудину, и одновременно пытаясь убраться с места, где он рассчитывал меня накрыть.
Наконечник неожиданно соскользнул с кости и мой обидчик в полёте неслабо распорол брюхо о зазубренную кромку лезвия. Обломок копья остался где-то во внутренностях животного, а меня вынесло всего на полметра из под туши приземлившегося зверя.
Моя выходка вывела существо из себя. В ярости от боли и злости оно быстро развернулось, пытаясь не дать мне улизнуть, и тут из его брюха стали выпадать кишки. Пасть его была обезображена, с нижней челюсти свисали клочья плоти, из верхней торчал обломок кости. Это поработала моя дубина. Но я находился слишком близко. Сообразив, что мне не уйти, я вынул-таки оставшийся нож, подаренный Варьей, и вонзил каменное лезвие неуёмной твари в мякоть между шеей и ключицей. Фонтан крови обрызгал меня, а следом за этим, как бы в отместку за раны, огромная лапа гвозданула меня по голове. Я отлетел в заросли, испугавшись, что окосел на один глаз. Перед вторым оком обильно вились светящиеся мошки.
Как бы то ни было, это был в худшем случае нокдаун, но всё же не нокаут, поэтому я, пошатываясь, поднялся, нашаривая за поясом топор. Это единственное оружие, которое у меня оставалось. Высморкавшись кровью и обнаружив, что повреждения от когтей на этот раз не значительны, я попытался навести резкость, чтобы оценить состояние врага.
Тем временем, чудищу, столь усердно домогавшемуся моей гибели, приходилось туго. Ни прыгать, ни резво бегать оно уже не могло, дыхание стало тяжёлым и частым. Мерзавец терял много крови. Заметив, что я поднялся, зверь захрипел и рванулся в мою сторону, но я вовремя отскочил. Задние лапы уже с трудом повиновались бедняге, но он через силу поднялся и попытался достать меня в прыжке как раз тогда, когда я собирался остановить его мучения ударом топора. Каменное лезвие раскроило ему череп, и он попытался увернуться от следующего удара. Ему это удалось, а по совместительству удалось также придавить мне ноги своей задней частью и брюхом. За это я отплатил ему, перебив хребет.
Чуя, что конец близок, хищник глухо и тоскливо рычал, но его рычание постепенно сошло на хрип. Я всё никак не мог выбраться из-под него, так как приходилось отбиваться от его лапы, которая даже будучи раздробленной, внушала мне ужас.
Наконец, лужа крови растеклась вокруг его туловища и он затих, уронив в неё неестественно изогнутую голову. Тусклый взгляд мёртвого животного вогнал меня в ступор. Религиозное сознание в человеке старается найти быстрый способ избавиться от таких состояний. Я воспользовался древним приёмом изменения фокусировки внимания: истово перекрестился.
Потом до меня стало доходить, что мои колени елозят под скользкими потрохами твари, что я чуть жив от усталости, изранен, с ног до головы запачкан своей и чужой запекающейся кровью. Когда я вынимал из раны зверя свой нож, мне показалось, что мои внутренности хотят меня покинуть. Я стал обтирать оружие, а перед глазами всё ещё стоял взгляд умирающего, в ушах звучал его предсмертный хрип. От отвращения и какой-то безумной вины перед убитым меня всё-таки снова вырвало.
Сегодня нас свела здесь судьба. Инстинкт, или программа, вели эту животину и руководили её действиями. Мной руководило желание уцелеть. Один из нас должен был закончить свои дни на этом месте. Мне повезло больше, и я выжил. Могло быть иначе. Но, по-крайней мере, это был честный поединок. Не в «предковском» стиле.
Я покинул лужайку, не в силах выносить красочную картину побоища. По дороге подобрал и свою дубину. Без сил я волочил её по земле, страшась лишь того, что тенденция ног подкашиваться, усилится. А перед глазами мельтешили эпизоды убийства китов, морских котиков, отстрела волков и забивания визжащих свиней. Я вспомнил, как рубил головы ни в чём не повинным курам, приговоренным к супу, и меня рвало бы ещё, не будь мой желудок пуст…
Отдышавшись, я продолжил свой путь, стараясь держаться почти лысых вершин холмов и внимательно наблюдая, как бы из густо заросших низин не появилось ничего опасного. Вскоре я набрёл на мелкий, всего по пояс, пруд, и прямо в своей накидке плюхнулся туда. Ноги вязли в глинистом иле у бережка. Я забрался подальше, чтобы смыть корку из крови и пыли, покрывавшую моё тело. Вдоволь наплескавшись, я выполз на берег. За день воздух достаточно хорошо прогрелся, но лёгкий ветерок, ворошивший листву, заставил меня подрагивать. Пока я слегка не обсох, атаки мерзких комаров были особо невыносимы. Их, по-видимому, влажное тело манило больше, нежели сухое. Мне пришло в голову обработать свои повреждения, и я использовал для этой цели клочья изодранной на груди накидки, скорее отпилив, чем отрезав их от шкуры с помощью ножа. Приложив к ране на голове листья подорожника, я зафиксировал их импровизированным бинтом, после чего моё отражение, плескавшееся в пруду вместе с лунным диском, стало напоминать мне раненого пирата, лишившегося бороды, или партизана Че Гевары. Следы от когтей на груди досаждали меньше, и я оставил их без внимания. Что касается заплывшего глаза, то с ним я поделать ничего не мог, а потому и не пытался. Вздумай я позаботиться обо всех мелких повреждениях, мне пришлось бы извести на перевязочный материал всю свою одежду, так как большая часть моего тела кровоточила, болела, или, по крайней мере, чесалась.
Было достаточно тепло, но озноб не проходил. Сначала я испугался, что от потери крови, потом решил, что причина заключается в переохлаждении от купания. Наконец, до меня дошло, что знобит меня от пережитого сильного стресса.
Ещё бы, ведь пять минут назад произошло невероятное: я одержал победу над более сильным и ловким соперником. Конечно, мне сопутствовала бешеная удача, но и сам я, следуя заветам Варьи, использовал для победы все свои силы. В груди появилось сладостное чувство гордости и уверенности в благополучном исходе испытания. Эх, видела бы меня в тот момент Танюшка! В том, чтобы покрасоваться перед девицами своими ранами, было даже что-то приятное. Словно бы они добавляют свершённым поступкам какую-то особую ценность. Порой, правда, они возникали глупейшим образом, и их, скорее, следовало бы стыдиться. Но наблюдать за реакцией девчонок всё равно было интересно.