Трое спешат на войну. Пепе – маленький кубинец(Повести)
Шрифт:
«А если на фронте мне так же захочется спать», — подумал я. Но сон был сильнее и слаще этой мысли. Мне снилось, что я сижу в окопе на ящике из-под патронов, прислонившись плечом к сырой стене. Сплю, а фашист крадется с гранатой в руке и кричит: «Я разрушу вашу коллективизацию!»
Вольнов сильно толкнул меня в бок. Я отчетливо услышал:
— Берзалин, встать! О чем я сейчас говорил?
Вовка растерянно смотрел на лейтенанта и не произносил ни слова.
— О середняках, — шепнул Гашвили.
— Я не слышал, о чем вы говорили, — признался Вовка.
— Вы присутствуете на занятии?
— Так точно!
Я увидел, как старшина поднялся со своего места и встал неподалеку от Вовки.
— А что вы пишете? — продолжал лейтенант.
Вовка торопливо сложил исписанный лист вчетверо и спрятал в карман брюк. Может, он боялся, что письмо вылетит из кармана, и поэтому засунул руку в карман. Так он стоял перед лейтенантом.
— Дайте мне этот листок, — попросил лейтенант.
— Не дам, — ответил Вовка и засунул руку еще глубже в карман.
— А ну вынь руку из кармана! — приказал старшина.
Вовка как будто не слышал старшины.
— Вынь, говорю! — крикнул старшина.
— Не выну! — упрямо ответил Вовка.
Глаза старшины расширились, усы его угрожающе шевелились. Старшина сделал шаг к Вовке, схватил своей ручищей его тонкую руку, засунутую в карман.
— Не надо, товарищ старшина, — сказал лейтенант. — Может, он что-нибудь личное писал. Я объявляю вам замечание, курсант Берзалин. Если это повторится, наказание будет более суровым.
Старшина отпустил Вовкину руку и бросил выразительный взгляд на лейтенанта: «Эх ты, политработник! Разве так воспитывают курсантов».
— Продолжим занятие, — сказал лейтенант.
Старшина еще некоторое время постоял рядом с Вовкой и, весь красный от гнева, сел на место.
Урок продолжался. А Вовка по-прежнему держал руку в кармане, как будто боялся, что кто-нибудь отнимет письмо.
Никто из нас не подсчитывал, сколько часов в сутки спит старшина. Ложимся спать, он по спальне прогуливается.
— А ну живее поворачивайтесь. Не у бабушки на именинах. Отбой!
Рано утром за полчаса до подъема в казарме снова появляется старшина. Побрит, подтянут, грудь колесом, сапоги блестят. Идет и поглядывает направо, налево, кто в каком порядке спит.
Я редко просыпаюсь до подъема. Но сегодня я услышал какой-то шорох подо мной на нижних нарах, где спит Вовка. Открыл глаза — и не верю сам себе. Старшина держит Вовкины штаны и что-то шьет. Чудеса! У Вовки дырка, что ли, на штанах… Старшина шьет старательно. Завязал старшина узел, откусил нитку — все честь по чести. Потом старшина полез в свой карман, вынул горсть камней и положил их в другой карман Вовкиных штанов.
— Что это вы делаете, товарищ старшина? — спросил я шепотом.
— Лежи и молчи, подъема не было, — прошипел в ответ старшина.
— Зачем вы камни кладете, товарищ старшина? — погромче спросил я. — Это подло!
— А ну, повтори, — кинул на меня гневный взгляд старшина.
Я повторил.
— Я тебе покажу. Ты у меня поползаешь по беговой дорожке. — Старшина откусил нитку и положил Вовкины штаны на место.
В этот самый момент заиграл горн. Все вскакивали с кроватей как ужаленные, потому что через две минуты — старшина смотрел на часы — нужно было стоять в строю. Я натянул брюки, закрутил портянки, с ходу попал в сапоги…
Вовка схватил штаны и никак не мог понять, почему они такие тяжелые. Старшина стоял рядом.
— Живей! — скомандовал старшина.
Вовка надел штаны и полез рукой в карман. Но карманы были наглухо зашиты.
Вовка посмотрел на меня и спросил:
— Кто это сделал?
— Старшина, — отрапортовал я Вовке и даже показал пальцем на старшину.
— А ну живо! — крикнул старшина. — Вот недельку побегаешь с камушками в карманах, тогда будешь знать, как перед начальством руки в карманах держать.
Вовка надел штаны, сапоги и побежал в строй, гремя камушками. В одну секунду всем было известно «наказание» старшины. Ребята злые! Им бы смеяться над старшиной, а они стали смеяться над Вовкой.
— Вовочка, не оцарапай ляжечки. Вовочка, куда же ты будешь носовой платочек класть?
Больше всех острили Вольнов и Гурька Никитин.
Мне казалось, что Вовка заплачет. Нет! Вовка сцепил зубы, и лицо его было полно решимости.
После зарядки мы побежали на конюшню. Бегом! Только бегом! Не дают шагом пройтись.
Сегодня мы чистили лошадей не просто так, ради формы. Сегодня мы выезжаем на них. Я тащу седло. Моя кобылка Серия косит глазом. Может, рада? Ей пробежаться хочется — ведь она лошадь.
Я вывел Серию из конюшни под уздцы — все как полагается. Старшина оглядел меня и лошадь. Потрогал натяжение седельного ремня. Ничего не сказал, хотя на всякий случай нахмурил брови.
Мы выстроились, держа лошадей под уздцы. Каждый из нас мечтал поскорее впрыгнуть в седло и помчаться по снежной дороге так, чтобы снег летел из-под копыт.
Появился комбат, и от его улыбки наше настроение подскочило еще выше. Мы ждали, когда старшина приведет комбату его красавца Камеруна, у которого были длинные тонкие ноги, перетянутые для красоты белыми бинтами. Камерун ходил крупной рысью, мягко и грациозно, как страус. Седло на Камеруне было командирское, с большими красными звездами по бокам.
Но старшина вывел из конюшни маленькую кобылку, которую в шутку называли Рысаком. К уздечке Рысака он привязал длинную веревку. Хлопнув кнутом, пустил Рысака по кругу, как дрессировщик в цирке.