Трое спешат на войну. Пепе – маленький кубинец(Повести)
Шрифт:
Нина вынула из сумочки паспорт.
— Родиться бы на два года раньше!
«Стоп!» — сказал я сам себе и вынул паспорт. У меня блеснула гениальная мысль: переделать пятерку на тройку — всего-навсего хвостик в другую сторону завернуть. Эта гениальная мысль пронзила меня насквозь. На лбу у меня выступила испарина, которую я смахнул рукой.
— Ты чего, Коля? — спросил Вовка.
Я не знал, что делать — сказать или подождать. А Нина смотрела на меня пристально, глаза, голубые с прожилками, так в самую душу и лезут.
— Нужно переделать пятерку на тройку, — сказал я, ожидая, что Вовка радостно заорет на весь вокзал.
— Но ведь это подделка документа, — сказал Вовка. — За это карают.
— Идиот! — крикнул я. — Карать нужно тех, кто в тылу отсиживается.
Наверное, этой девчонке понравились мои слова. Она посмотрела на меня одобрительно.
— Неплохая идея, — сказала она.
— А если заметят подделку? — спросил Вовка.
— Могут заметить! — согласилась Нина. — Но военкоматам нужны люди.
Я не мог слушать Вовку. Мне хотелось поскорее подделать год рождения и бежать в военкомат.
— Ты бы спасибо, Вовочка, сказал мне. За то, что у меня гениальная мысль блеснула. А ты рассуждаешь.
— Между прочим, эту мысль тебе Нина подсказала.
Что с ним спорить, когда у меня все кипит внутри.
— У меня есть бритва, — сказал я по-деловому. — У кого есть черный карандаш?
Нина вынула из кармана карандаш и дала его мне. Я положил паспорт на подоконник.
— Здесь нельзя, — шепнула Нина. — Нужно под лавку залезть, там не увидят.
Шарики у этой девчонки работают! Хотя под лавку залезть не так просто. Около лавок на полу спят люди. Может быть, мы бы не нашли свободного места, если бы вдруг кто-то у выхода из зала не крикнул: «Поезд!» Вдалеке послышался стук колес.
Что тут началось! Люди хватали узлы, чемоданы.
Каждому хотелось выскочить на перрон, чтобы уехать дальше на восток, где, может быть, еще не так много эвакуированных, где можно достать хлеба и переждать эти страшные военные годы.
Отчаянные крики толпы усиливались. Все хотели прорваться на перрон.
Милиция сдерживала толпу. На этот поезд никого не должны были сажать. А кто этому верит! Каждому хочется уехать.
Милиционеры стояли цепью. Они взялись за руки, а главный выхватил из кобуры наган и, размахивая им перед носом людей, кричал:
— Стрелять буду!
Может, у него и патронов-то в нагане не было, но кричал он отчаянно, и люди пугались. Кто-то бросился в другие двери, выходящие на площадь. Остальные, толкая и давя друг друга, устремились вслед за ним.
Главный по-прежнему махал наганом и кричал:
— Стой!
Но разве он мог повернуть обезумевших людей…
Мы нырнули под лавку, разложили паспорта — тоненькие серые книжечки в жесткой обложке. Очень смешная фотография на моем паспорте. Я в белой рубашке, волосы коротко подстрижены. Мальчишка! Если бы приклеить другую карточку…
Вовка пристально разглядывал в паспорте свою фотографию. На карточке лицо у него худое. Пожалуй, старше меня выглядит.
Я внимательно разглядел пятерку, прицелился и осторожненько самым кончиком лезвия зацепил у нее хвостик. Немножко поскреб острым уголком, и пятерка перестала быть пятеркой. Как мне хотелось быть старше и увидеть на месте этой пятерки тройку!
Я еще раз поскреб лезвием. Теперь уже точно хвостика нет и никогда не будет. Карандаш, я заточил как иголку. Сначала приладился, как получше написать, наконец сделал эту маленькую черточку — получилась тройка. Теперь я на два года старше.
Я смотрел на тройку и, казалось, становился шире в плечах и выше ростом.
А Вовка и Нина затаив дыхание разглядывали мою работу.
— Вовк, возьми мой паспорт, — сказал я, — и представь, что ты военком. Читай!
Вовка улегся поудобнее и стал читать важно, как военком.
— «Денисов Николай Павлович. Время и место рождения: одиннадцатое июля, одна тысяча девятьсот двадцать третий год, город Москва».
Улыбка не сходила с моего лица.
— Ничего! — сказал Вовка. — Если наискосок смотреть, карандаш немножко отсвечивает.
— Военкомы только прямо смотрят, Вова! — бодро заявил я. — Возьми карандаш и действуй.
— Может, ты мне сделаешь, — попросил Вовка. — У меня руки дрожат.
Руки у него дрожат! Не стыдно при девчонке так говорить.
Я взял Вовкин паспорт, и опять острый кончик лезвия зацепил хвостик пятерки. Теперь я чувствовал себя увереннее. Я уже знал, как надо выводить троечку.
— За одну минуту я сделал тебя старше на два года, — сказал я Вовке. — Отец с матерью не могли бы такого сотворить.
Вовка любовался моей работой. Он внимательно смотрел в паспорт, протирал очки и снова смотрел в него. Потом закрывал паспорт, быстро раскрывал его и пристально смотрел на год рождения.
— А мне тоже сделаешь? — попросила Нина.
— Давай!
Настроение у меня было самое радужное. В паспорте Нины троечка получилась что надо. Даже наискосок не отсвечивает.
— Но тебя не возьмут в армию, — сказал я Нине, хотя, возможно, и не стоило обижать ее. — Ты посмотри на себя в зеркало. Две тоненькие ручки, шейка, как спичка, и коса.
— Возьмут, — убежденно произнесла Нина. — С двадцать третьего — значит, возьмут.
— Нет.
Нина задумалась. Какое удивительное у нее лицо! То радостно светится, то вдруг мрачнеет.
— А может, мне косу обрезать? Скажите, ребята! Тогда я старше буду выглядеть.
Я молчал. Какое мне дело до ее косы!