Трое сыщиков, не считая женщины
Шрифт:
— Алевтина Ивановна, сейчас в Интернете появился перечень пропавших и из вашего музея вещей.
— Да, после скандала в Эрмитаже все так делают. Правда, нам, в отличие от них, ничего не вернули. Вы что-нибудь сможете найти?
— Частично, кажется, уже нашли.
— Ой! — Директор схватилась за сердце. — Неужели? Что именно?
— Мы обнаружили потир, церковную чашу. Этот экспонат указан в вашем списке.
— Где же вы его нашли?
— Нашли в Москве, у его нынешнего владельца, который, скорей всего, не знал, что чаша ворованная.
— Нет, не слышала о таком.
— Сами понимаете, дело началось не с этой чаши. О ней мы узнали случайно. На владельца было совершено покушение, это солидный человек, генерал-лейтенант. Такое ловкое покушение, что преступники оставили очень мало следов. Поэтому мы рассматриваем несколько возможных версий, одна из которых привела меня в ваши палестины. Версия такая: возможно, похититель потира убирает свидетелей своей деятельности. Погиб Козорезов — и мы уже не можем спросить у него, каким образом попала к нему чаша. Если бы удалось покушение на генерала, мы и про Козорезова не узнали бы.
— Я понимаю, — вздохнула Порошкова. — Только не знаю, чем могу помочь?
Александр Борисович улыбнулся:
— Я этого тоже не знаю. Будем разбираться вместе. Сначала вы объясните мне, где находилась украденная чаша?
— В отделе хранения, так он называется.
— Что собой представляет помещение этого отдела — подвал с бронированными стенами, огромные сейфы, круглосуточная охрана?
— Ой, что вы! Это обыкновенная комната, правда, с решетками на окнах, и дверь зарешеченная. Там есть несгораемый шкаф, в котором в основном хранятся гравюры, книги, некоторые ценные экспонаты. Кстати, чашу тоже держали там же.
— То есть она не была выставлена для всеобщего обозрения?
— Да, во-первых, потир нуждался в реставрации. Во-вторых, таким дорогим экспонатам требуется специальная витрина с сигнализацией. У нас пока нет возможности для подобного оборудования.
До этих пор все вопросы Турецкого были подступами к главному: его интересовало, когда пропал экспонат. Однако Алевтина Ивановна не смогла дать внятного ответа. Она ссылалась на то, что в первую очередь обращала внимание на экспонаты, требующие экспертизы; что из-за страшной тесноты у музея нет нормальных условий для хранения.
— Сами понимаете, когда не знаешь, где что лежит, а найдешь — не знаешь, куда потом положить, навести порядок и проверить хозяйство крайне сложно. Поэтому делали инвентаризацию частями, по мере необходимости. Готовится выставка икон — пытаемся разобраться с ними; готовится выставка, скажем, крестьянского быта — просматриваем запасник и выбираем нужное. Потир в собрании находился давным-давно, я еще не работала, когда он здесь появился. Лежал себе да лежал в шкафу. И я была в полной уверенности, что находится там. Лишь когда стали делать проверку, обнаружили,
— Свентицкий сказал, что купил его перед отъездом из Самары, то есть два года назад. А кто у вас отвечает за сохранность экспонатов?
— У нас есть должность хранителя. Сейчас это Зубова Тамара Александровна.
— Давно она здесь работает?
— Почти три года.
— А до нее?
— Корзинкина Матрена Васильевна. Она совсем старенькая, ей сейчас за семьдесят.
— Хотя про женский возраст говорить рискованно, — улыбнулся Турецкий, — но раз уж вы сами начали, то скажите заодно, сколько лет Зубовой?
— Тамаре тридцать с хвостиком.
— Замужем?
— Да, — кивнула Порошкова и спросила: — Вы что, подозреваете ее?
Александр Борисович с виноватым видом развел руки в стороны:
— Служба такая. Вы же сами понимаете, что, если вещь пропала из хранения, перво-наперво подозрения падают на хранительницу. Она сейчас здесь?
— Вы хотите поговорить с ней?
— Не сейчас, позже. Сначала вы ответьте мне, пожалуйста, на такой вопрос. Насколько мне известно, в собрании музея имелась лупа адмирала Завьялова. Вещь редкостная, ценная. Почему она не указана в перечне пропавших экспонатов?
Алевтина Ивановна оторопело посмотрела на следователя:
— Да, это одна из жемчужин нашей коллекции! Только она не пропала — она на месте.
Меньше всего Щеткину хотелось ехать в собачий питомник, но пришлось. Александр Борисович настоятельно советовал поговорить с Юшиным.
Может, тот припомнит подробности беседы с Вертайло.
Как назло, Плетнев в этот день был занят по горло. Номинальный директор «Глории» Голованов во что бы то ни стало хотел переговорить с ним о какой-то реорганизации агентства. Молчаливый Китайкин тоже не смог поехать с Петром. Пришлось Щеткину отправиться в «Красную звезду» одному.
В питомнике его охватило ощущение дежа вю. Дежурил тот же самый капитан, что и в первый их приезд. И он опять провел Щеткина мимо вольеров с собаками к тому месту, где находился Юшин. Полковник сидел в той же камуфляжной рубашке, у его ног распласталась та же овчарка.
Когда оперуполномоченный поздоровался с ним, Иван Игнатьевич сразу заметно оживился:
— Ну, как там генерал-лейтенант? Дошли слухи, пошел на поправку.
— Совершенно верно. Уже разрешили ему вставать с кровати, ходить по палате, по коридору. Только вы-то откуда узнали?
— Да сказал кто-то, уже не помню кто.
Петр вздохнул:
— Жаль, что вы подобные вещи забываете. Я ведь, собственно, приехал к вам в надежде на вашу память.
— В принципе, я на память не жалуюсь. Склероза нет. Просто иногда не сразу что-то вспомнишь, но если как следует поднапрячься, все становится на свои места. А вам важно знать, кто мне сказал про Свентицкого?
— Да, это тоже. Но в первую очередь я хотел узнать про другой разговор. Только он состоялся уже давненько, его точно можно забыть.