Трое в джунглях, не считая блондинки
Шрифт:
Я с минуту сидела, гипнотизируя конверт. Было страшно. Я уже хотела было положить его в сумочку. Почитаю как-нибудь потом. Но поймала себя на мысли, что «потом» ничего не изменится. Как после какого-нибудь мелкого хулиганства, после которого моя тьютор жаловалась отцу, и я боялась попасться ему на глаза. Но ведь, в сущности, сейчас или потом, наказание было неизбежно. Нет, папа никогда меня наказывал. Никогда не повышал на меня голос. Просто брови его были сведены чуть сильнее, чем обычно. И осанка прямее, чем всегда. И усталость появлялась в голосе.
Ничего не изменится потом. Раньше или позже, мне всё равно придется преодолеть свой страх и прочитать последние слова отца. Так почему не сейчас?
«Моя дорогая, любимая доченька, прости меня, старого дурака», — чуть кривые буквы выдавали, что
Горючая капля обожгла щеку и упала на задрожавший в руках лист.
«Прости, что не поведу тебя на свадьбе к твоему возлюбленному и не возьму на руки твоих детей. Поверь, мне очень жаль. Даже сильнее, чем тебе. Но все мы смертны. И все мы в руках Божьих. Я рад, что ты была. Я благодарен Господу за то, что он подарил мне тебя. Ты — самое дорогое, что у меня было. Жаль, что я понял это тогда, когда уже ничего не возможно изменить.
Я думаю, что рано или поздно ты поймешь, что твое призвание, твой талант — это история. Поэтому свои дневники и записи я отправил тебе на лондонский адрес. Уверен, ты распорядишься ими правильно. К сожалению, последнее время кое-кто стал проявлять к моим исследованиям нездоровый интерес».
Папа всегда был конспирологом. Но из того, что у тебя паранойя, еще не следует, что за тобой не следят. Вряд ли нападения на дом и нотариуса были случайностью.
«Я оставляю тебе самые дорогие свои вещи. Надеюсь, ты сохранишь их, и они не попадут в злые руки».
Ох, папа, папа. Ты неисправим.
«Я люблю тебя, моя дорогая. Будь счастлива. Конечно, я всегда мечтал найти в тебе свою наследницу и продолжательницу. Но неважно, исполнишь ты мою мечту или нет. Важно, чтобы сбылись твои мечты. Твои желания. Настоящие, а не наносные. Принимай решения сердцем, а не разумом. Разум обманчив. Сердце тоже. Но когда сердце одерживает победу над разумом, ты хотя бы ненадолго, но счастлив. А когда разум над сердцем — ты не будешь счастлив никогда. Я это знаю. Люблю, целую. Папа».
Я прикрыла рот рукой, чтобы не разрыдаться в голос. Слезы лились по щекам и губам, оставляя щемящее, царапающее ощущение в горле.
Нотариус ждал нас, чтобы огласить завещание. Оно было ожидаемым. Книги и ценности — музеям и университетам, где отец работал. Недвижимость и сбережения в Колумбии — Рамоне. Недвижимость и сбережения в Англии — мне. Официально папа с Рамоной женат не был. В Колумбии это не имело значения, они жили вместе больше трех лет [1]. Но для британских юристов их отношения ничего не значили. Мне по завещанию предназначались материалы папиных научных исследований. И его главные богатства: галстук «старого итонца» и небольшая статуэтка на подставке — приз за победу в гребле. Всё из того же Итона.
[1] Для тех, кто не читал в блоге. В Колумбии три формы брака юридически совершенно равнозначны: регистрация брака в мэрии, венчание в церкви и три года совместного проживания без каких-либо документов, но при наличии свидетелей.
48. Брайан
Я проснулся в десять утра. Очень поздно. Я никуда не опаздывал. Там, где никто не приходит вовремя, опоздать невозможно. Но учитывая, что в шесть вечера здесь фактически наступает ночь, спать до десяти утра — слишком долго. Но мне было плевать. Я выспался. Да здравствуют блага цивилизации! Бритвенный станок, горячая вода из крана, уборная с туалетной бумагой. Широкая кровать. Даже слишком широкая для одного, но этот недостаток я был твердо намерен исправить. Келли оказалась крепким орешком, но и не таких раскалывали. Если есть орех, его можно расколоть. Вопрос лишь в объеме приложенных усилий. Сложнее всего «раскалыванию» поддаются девственницы, влюбленные и связанные моральными
Но это потом. Всё потом. Гормоны, одурь, афродизиаки. Сначала работа.
Меня пытались припрячь на предмет отчета сразу по прибытию. Но я, в духе местных жителей, заявил традиционное «Маньяна, транкила!» Хотелось всех послать. В сельву. Нет, серьезно: они же не торопились меня спасать. Я не тороплюсь отчитываться. Мне кажется, в этом есть логика. Тем более что формально я уже несколько дней как вольный игрок, контракт завершен, так что я вообще никому ничего не должен.
«Маньяна» — это не день, следующий за «сегодня», как утверждают словари. В переводе с колумбийских реалий это всего лишь высказанное вслух намерение подумать о том, чтобы когда-нибудь выполнить свое обещание. Но так как я планировал покинуть эту страну, желательно — как можно скорее, то решил не плевать в колодец. Еще вчера я заказал в Тунхе, более продвинутой в вопросах Интернет-шопинга, ноутбук и теперь ожидал доставку. Предупредив ресепшен, я отправился отобедать остатками завтрака. Большущая чашка свежесваренного кофе примирила меня со скудным меню. Как быстро меняются наши потребности. Два дня назад у меня вообще меню не было. И я был рад подгоревшим орехам и несоленому попугаю, по вкусу напоминающему картон. А теперь ковыряюсь в тарелках, страдая от примитивности блюд. В этом вся суть человека. Ему всегда мало.
Ноут подъехал сразу после трапезы. Будто курьер поджидал за углом. Наши шестидневные злоключения уложились в десять листов двенадцатым шрифтом через один интервал. Я запросил данные по своим спутникам. Вести расследование по факту крушения самолета будет другой человек. И даже другая служба. Но мне было интересно для себя. Не так много загадок мне было интересно разгадать для себя. Отчет я отправил по электронной почте и копию занес в местное отделение полиции. Мои документы тщательно изучили. Долго сличали фото на пластиковом пропуске, фото на паспорте и, собственно, физиономию. Я подумал, что хорошо, что я не сразу побежал сюда с документами. Помятого и обросшего, меня бы точно не признали. Отчет приняли. Обещали рассмотреть и принять меры. Какие меры? Когда рассмотреть? Впрочем, какая мне разница. Никаких прямых обвинений в моих бумагах не содержится. Так что, надеюсь, объектом заказного убийства мне стать не грозит. Разве что в рамках профилактики и плановой борьбы с силами правопорядка.
Я вышел из тесного здания полиции, пропахшего потными телами и специями латиноамериканской кухни, и набрал полные легкие свежего воздуха. Небольшой зеленый городок с историческими постройками двухсотлетней давности пах зеленью и цветами. Я направился искать ювелирный салон. По дороге набрал родителя. Из того, что мой телефон не обрывали звонками, когда он появился в сети, я сделал вывод, что о крушении им не сообщили. Это понятно. Дураков-то нет, разносить такие вести. То, что папочка нашел бы деньги и на поисковые бригады, и на топливо, и даже на новые самолеты, видимо, никого не волновало. Потому что в довесок к ним шли первоклассные развесистые люли. Или потому что кто-то был очень заинтересован, чтобы нас не нашли.
Звонок подтвердил мои предположения. Папочка спросил, когда меня ждать домой. Наверное, впервые за всю мою жизнь мне захотелось поинтересоваться, а где он, мой дом? И почему меня ждут только тогда, когда я скажу, а не всегда? Поневоле вспомнилась радостная тирада блондинкиной родственницы. Конечно, мои-то не знали, что я пропал. Но даже если бы знали. Британский аристократ — не колумбийская тетушка. Папочка бы сдержанно поинтересовался, как я себя чувствую, и почему позволил затянуть себя в такую сомнительную историю. Чего доброго, оставил бы еще на год от родины подальше, чтобы скандальная история авиакатастрофы с грузом кокаина не проникла в СМИ и не повлияла на имидж пэра.