Трофейная банка, разбитая на дуэли
Шрифт:
— Это первоапрельская шутка?
— Ну... наполовину. На самом деле по одному билету...
— Слабо верится... Учти, если станешь бездельничать...
— А я бездельничаю?! Я еще вчера натаскал в кухню дров и воду принес, два ведра! И в магазин за маргарином ходил!
— Я не про дрова и воду и даже не про маргарин. Я про экзамены. Если станешь валять дурака...
— "Я напишу папе"!
— Нет. Надеру уши.
— Уши нельзя. Какой из меня будет принц — с распухшими красными ушами!
На самом деле уши не будут видны. Принцу был обещан парик с завитыми локонами из пакли. А также придворный костюм: красная курточка с буфами у плеч и белые рейтузы, как у девчонки-фигуристки. Лодька думал об этих рейтузах с содроганием и тайно желал, чтобы премьеру по какой-нибудь причине отменили. Однако во "Дворец" каждый раз спешил с радостью.
Весна вспрыскивала в организм заряды нервного веселья и бодрости. Лодька сам удивлялся, как у него на всё хватает времени: сидеть на уроках, репетировать на сцене, гулять по вечерам с друзьями, читать взятые у Льва Семеновича книжки, делать (хотя бы иногда) домашние задания и повторять перед сном (минут по десять) алгебраические формулы и законы физики. А бывало, что и проявить себя в домашних делах.
— Мама, я сегодня по собственной инициативе протер пол в коридоре. А то Галчуха сто лет не раскачается...
— Невероятно! Вечером об этом сообщат в "Последних известиях".
— Уже сообщили! Обещали путевку в Артек!..
— С твоими-то отметками...
— А что отметки? Алгебру я уже исправил. На четверку. Варвара цвела как георгин... А по немецкому пятерка. Их бин мустергютлихер шулер. То есть примерный школьник... Ты мне дашь три рубля на "Тарзана в Нью-Йорке"?
— Оно и видно, что шулер. То есть жулик...
— Только самую капельку...
Иногда Лодька заглядывал на Стрелку. Борька здесь вовсе не появлялся, а Лодьку порой тянуло в родные места. Здесь уже пробивалась травка и золотилась у полениц мать-и-мачеха. На просохшей земле можно было пинать мяч и бить им в кирпичную стену пекарни, тренироваться на меткость удара. Можно было играть в чику. Но Лодька мяч пинал редко, а в чику не играл совсем: пришлось бы становиться на колени, а он берег отглаженные брюки.
— Чё Арон-то носу не кажет? — спросил однажды Толька Синий. Лодька пожал плечами.
— Ты, Севкин, хоть иногда вспоминаешь нас, а он совсем артистом заделался, — заметил Гоголь. — Скоро в Большой театр позовут...
— Его Монька не пускает, велит английский учить, — постарался оправдать друга Лодька. — Чтобы на третий год не загремел.
— Костика вон тоже не отпускают, а он все равно своих не забывает, — похвалил юного музыканта Ростовича Фома. Тот, положив на колоду футляр с кларнетом, лупил начищенными ботинками по мячу...
Борька и правда позабыл про "герценских", знал теперь только "дворцовых" друзей. Ну, они, по правде говоря, стоили того! Лодька тоже с удовольствием думал о каждом.
Эдик — он порой чересчур самолюбив, но скрывает свой недостаток за удивительной сдержанностью и вежливой улыбкой. Ни разу не намекнул никому, что мог бы принца сыграть в тыщу раз лучше Лоди Глущенко. (Лодька сам однажды намекнул про это Агнии Константиновне, но та сказала: "Нет-нет, Эдик Савойцев на своем месте".)
Аркаша Вяльцев постоянно весел, со всеми радостно дружелюбен, откровенен и беззаботен. С ним всегда хорошо и просто. Похоже только, что Кирилл его не одобряет. Однажды Лодька и Стася в перерыве репетиции обсуждали Аркашину игру, и Стася сказала:
— Он какой на самом деле, такой и на сцене. Звонкий, как колокольчик.
Кирилл был здесь же. И заметил:
— Это так. Ему легко звенеть под любой дугой...
Лодька слегка подосадовал на эту реплику. Но подумал и отнес ее за счет плохого настроения Кирилла: у того были какие-то сложности с военкоматом...
О девочках что говорить? Стася она и есть Стася. Знакомы с января, а будто давным-давно. Правда, сейчас она как бы растворилась в компании семерых товарищей. Из отношений "один на один" у них с Лодькой осталась только переписка с "дырчатым шифром", да и к ней они прибегали все реже, не хватало времени. Но Лодьку такое положение дел не тревожило, он считал, что объясняется это привыканием друг к дружке: нельзя же без конца обмирать от первых чувств. Никуда Стася все равно не денется.
Про Агату — про томную семиклассницу с тяжелыми бархатистыми глазами —Лодька думал меньше, чем про других. По правде говоря, он и другом ее считал постольку, поскольку она была дружна с Эдиком. Между ними двумя порой возникали "кое-какие сложности отношений" и тогда их рыцарски мирил Клим Моргалов. Сам Клим тоже был неравнодушен к Агате (это "совершенно секретно" знали все), но не позволял себе "никакого проявления чувств". Он считал непозволительным, чтобы общая дружба дала хоть какую-то трещинку из-за сердечных дел.
— Дружба должна быть без всякой щербинки, — несколько раз говорил он Борису, Лодьке и Аркаше. — Эдик может быть уверен: я не встану поперек дороги...
— У Клима крепкий характер, — сказал как-то Борька, когда они с Лодькой вдвоем шагали от школы. — Это у него, наверно, отцовское. Отец у него офицер, майор...
— Каких войск?
Борька немного замялся.
— Ну... он служит в безопасности государства...
— В МГБ, что ли? Ну и ну...
Борька ощетинился:
— А чего такого! Там же не только те, кто сажал невиноватых. Они и со шпионами борются. Знаешь, сколько немецких разведчиков во время войны переловили!