Трофейная банка, разбитая на дуэли
Шрифт:
Остальные "актеры" такими, как у Кирилла, талантами не блистали. Но и они порой удостаивались одобрительных кивков. Чаще других — Стася Каневская и Аркаша Вяльцев, которые играли Герду и Кея. Стася, она вообще была (по мнению Лодьки) "та самая Герда". Аркаша же тоже хорош: обычный пацан, то веселый и добрый, то капризный (когда заработал в глаз осколок злого зеркала)...
Борька получил роль одного из разбойников и был слегка недоволен, поскольку в этой роли не требовалось пения. Ну, да там его нигде не требовалось, пришлось Бореньке смириться... Клим Моргалов изображал придворного ворона. Говорить свои слова ему приходилось, высовывая голову из дупла. Дупло вырезали в древесном стволе, сделанном из фанеры и обтянутом рогожей. Рогожа была призвана изображать грубый рельеф коры. Предполагалось, что скоро ее покрасят в коричневый цвет, и тогда — настоящая кора. Но пока у "дерева" был именно "рогожный" вид, и запах — тоже. Когда Клим выбирался из обширного ствола, от него пахло, как от рыночного торговца кулями для овощей...
Эдик Савойцев сперва метил на роль принца (возможно, потому, что принцессой была Агата). Но Агния Константиновна сказала:
— Нет, голубчик, ты излишне аристократичен. А принц, он ведь по сказке бывший пастух, и манеры у него должны быть соответствующие... — И назначила Эдика в лакеи, которые зажигали во дворце фонари и выполняли всякие приказания. Известно, что именно лакеи — лучшие знатоки придворных манер.
А принца до сих пор не было. На репетициях, когда дело происходило в королевском дворце, принца пока заменяла сама Агния Константновна...
Лодьке же сначала никакой дали не дали. Он проходил испытательный срок, уныло и старательно зубрил рассказ про бедного Котьку, который в конце концов осознал, что воровать огурцы нехорошо, а слушаться маму — обязательно. В общем-то авторская позиция не вызывала у Лодьки неприятия, но себя он чувствовал идиотом и бездарью.
— Нет-нет, Лодя, не так, — сдержанно учила его Агния Константиновна. — Пока у тебя получается не очень естественно. Ты стараешься соблюдать артикуляцию, но при этом теряешь достоверность. Ты должен хорошо представить себе и мальчика, и обстановку и естественным тоном донести происходящее до слушателей...
Лодька все представлял. И мальчика Котьку (сопливого вороватого нытика, которому так бы и дал башмаком ниже спины), и речку (от которой несло банной водой, как от ручья под мостом на Первомайской), и хихикающего старичка-сторожа, который великодушно простил Котьке съеденный огурец (в том, что после немытого огурца малолетний жулик схватит понос, не было сомнения). Но несмотря на яркость возникающих в уме картин, артистического дара в Лодькином исполнении не прибавлялось. И он принимался десятый раз выговаривать казенным голосом:
— Один раз Павлик взял с собой Котьку на реку ловить рыбу...
Кончились это неожиданно. Где-то через неделю "огуречных страданий" Агния Константиновна сделала вывод:
— Видимо, такой жанр не для тебя... — (Слава богу! Только бы не выгнала!). — Попробуем иное... — И... неожиданно велела ему переписать и начать разучивать роль принца.
Лодька возликовал и перепугался одновременно.
Скоро выяснилось, что ликовал он преждевременно, а пугался правильно. Реплики-то он выучил быстро (как и рассказ про огурцы), но произносил их, словно вызванный к доске двоечник. И ничего не мог поделать с дурацкой стеснительностью. Глянет на принцессу-Агату и начинает выговаривать слова механическим голосом попугая.
Агния Константиновна была снисходительна и терпелива:
— Попробуй еще раз. Будь естественней. Представь, что ты бывший пастушок, ничуть не боящийся придворной жизни и в данный момент озабоченный лишь одним: помочь бедной девочке, потерявшей названного брата...
Ага, "представь"! Знать бы, куда голову повернуть, куда шагнуть...
Один раз Агния Константиновна все же потеряла терпение. Но не рассердилась, а принялась смеяться до слез. Это когда Лодька на полуслове замолчал и деревянными шагами пошел вдоль сцены.
— Подожди! Лодя! Ты куда?
— Но там же, в роли, написано: "Ходит взволнованно взад и вперед"...
— О боже! Во-первых, ты ходишь не взволнованно, а как Буратино, которого первый раз поставили на пол!.. Извини, что я смеюсь, но... А во-вторых, на сцене надо двигаться не "как написано", а как тебе хочется по характеру твоей роли! Разве тебе хотелось куда-то пойти во время разговора?
Лодьке хотелось не пойти, а провалиться.
"Всё! Больше сюда ни ногой!" Потому что смеялись и ребята.
Но Агния Константиновна стала серьезной.
— Кирилл, окажите любезность, поговорите с Лодей. Я знаю, вы умеете... Объясните ему... некоторые методы перевоплощения...
Кирилл сделал свирепое лицо, схватил беднягу за руку. Привел за кулисы. Сел на фанерный некрашеный (как и рогожное дерево) трон. Поставил Лодьку перед собой, опустил и прижал к бокам его руки. Лодька решил, что сейчас Кирилл начнет рассуждать про систему Станиславского, которую часто поминала Агния Константиновна. Тот, однако, сказал задушевным голосом:
— Лодик, глубоко вздохни и послушай одну тайну... Это между нами...
Лодька от растерянности и правда глубоко вздохнул. Кирилл доверительно продолжал:
— Перед тем, как выйти на сцену, зажмурься на секунду, равномерно подыши и скажи себе мысленно: "Я на пятке крутанусь — сразу в пьесу окунусь!" Потом незаметно для других по правде крутнись разок на левой пятке. И вот увидишь — все станет легче...
Лодька кивнул и... поверил. Потому что ничего другого не оставалось.
Конечно, заклинаний и кручений на пятке мало, нужен еще и талант. Но все же, когда Лодька первый раз поступил, как советовал Кирилл, он ощутил себя гораздо спокойнее. Стал на сцене если не принцем, то по крайней мере обычным Лодькой — с обыкновенным голосом и нормальными движениями. И услышал после репетиции, как Агния Константиновна вполголоса сказала своей молодой помощнице Елизавете (та играла бабушку):
— От сердца отлегло. А то я думала, что будет полный провал...
У Лодьки тоже отлегло от сердца. А с Кириллом они с той поры стали беседовать часто. Сядут на лавку за кулисами или на подоконник в зале и говорят о том, о сем. Кирилл рассказал даже, как в войну, под Киевом, погибли его родители. Потом — о житье в разных детдомах. Лодька тоже вспоминал всякое. Правда, о сокровенных вещах — про отца, про Юрика — не говорил, но и без того было что вспомнить: про испытание пистолетов, про футбольные игры "герценской" команды, про "нырянье" Славика Тминова. И даже про свои стихи о кольчуге Дантеса... Стихи Кириллу понравились: