Трофейная банка, разбитая на дуэли
Шрифт:
"А что же тогда нужно?" — спохватился наконец Лодька.
"Все, что захочешь, — сказала ему Окружность. — Внутри меня ты можешь придумывать любые миры и чудеса..."
"А... зачем?" — осторожно спросил Лодька.
"Чтобы стать центром всего мира. Ты можешь придумать его таким, каким тебе надо..."
Лодька заподозрил неладное.
"А то, что было раньше... оно окажется где?"
"Нигде. Зачем оно тебе? Будешь ты и то, чего ты захочешь..."
"А если я захочу, чтобы вернулся папа?"
"Пожалуйста! Можешь придумать
"Но... оно значит будет придуманное, а не по правде?"
"Какая тебе разница!"
"Большая разница! Я согласен только, если все будет настоящим!"
"Тебе не угодишь", — сказала Окружность голосом Варвары Северьяновны. И лопнула. Раскидала по краям пространства черные вьющиеся обрывки. А Лодька оказался в точке В, которая обозначала один из верхних углов Параллелограмма и в то же время была вершиной Алого Треугольника. По скользкой гипотенузе Лодька, словно с ледяной катушки, съехал в свою постель. Теперь она не была душной и твердой. Наоборот, поймала его как в прохладные ладони. "Набегался? А теперь спи"...
С утра Лодька начал выздоравливать. Неспешно, понемногу. Температура держалась еще пару дней, однако уже не та, что раньше. Потом совсем съехала до нормальной (а иногда и ниже нормальной, тридцать пять и девять — от слабости). И ватная опухлость горла пропала...
Прошла неделя. Лодька не скучал. По вечерам болтал с Галчухой и мамой, днем перечитывал знакомые книги.
Однажды вечером пришел Лев Семенович.
— Вот, провожал знакомого на вокзал и решил по пути заглянуть к больному. Вручить еще один подарок.
Лодька вздрогнул: вдруг спросит про нож? Было почему-то стыдно признаваться в потере. Но Лев Семенович не спросил и дал плоский газетный сверток.
В газете оказалась книга в твердой цветной обложке: "Б.Корнеев, Л.Семенов. Крылатый мир. Птицы Урала и Сибири".
Лодька обрадованно заперелистывал. Птиц на фотографиях-вклейках было множество. И крохотные пичуги, и растопырившие перья глухари-великаны, и стройные журавли с двухметровым размахом крыльев...
Текст на первый взгляд показался чересчур "научным", но фотографии — просто чудо. Хотя и черно-белые, но все равно смотрелись, как цветные.
— Подарок от твоего знакомого орнитолога и от меня, — объяснил Лев Семенович.
— А... Семенов — это кто? — спросил Лодька и почему-то смутился.
— Это я и есть! Псевдоним.
— А... зачем? — Лодьке непонятно отчего стало слегка досадно.
Лев Семенович коротко посмеялся:
— Чтобы агенты американской военщины не выкрали меня вместе с негативами секретных яйцекладок сибирской птицы Рух... Между прочим, удивительно быстро выпустили эту книженцию. Мы с Борисом Лукичем даже не ожидали. Нашлось какое-то "окно" в издательском плане, и вот...
Лодька спохватился:
— Лев Семенович, я вас поздравляю! И Бориса Лукича...
— Спасибо, передам... А за сим честь имею откланяться...
— А чай! — заволновалась мама. — Как же вы... Опять бегом...
— Спешу на пункт междугородней связи. Телефонный разговор с... балтийскими абонентами. Заказ на восемнадцать часов московского времени, боюсь опоздать...
Он ушел, а Лодька улегся поверх
Лодька снова начал перелистывать страницы с фотографиями. И стало казаться, слышится шорох перьев, шелест леса и плеск воды. В общем-то Лодька был городской человек (хотя известно мнение: "Тюмень — столица деревень"), лесной и всякой там озерной жизни почти не знал, в птичьих породах, кроме воробьев, щеглов и синиц, да еще сорок и ворон, не разбирался вовсе. Но сейчас вдруг ощутил запахи и звуки вольной природы...
И все было хорошо, только где-то в глубине царапало ощущение, что его, Лодькин, вопрос о псевдониме Льва Семеновича оказался каким-то... ну, некстати, что ли... Однако чувство это было смутным и несильным, Лодька скоро забыл о нем.
"А за нож-то я так и не сказал спасибо! — вдруг спохватился Лодька. Потом подумал: — А может, и хорошо. А то спросил бы..."
Да, если идешь на поправку, жизнь становится все приятнее. Скучновато малость, но зато можно бездельничать с полным правом. Мама, правда, намекала, что полезно бы почитать учебники, чтобы не отстать от школьной программы. Лодька, однако, рассудил, что никуда учебники не убегут. И программа тоже...
Одно огорчало: никто из ребят за целую неделю не навестил его. Ну, что касается седьмого "В", то от них и не дождешься. И не очень-то и надо. "Герценская" компания, она вообще к таким "нежностям" не приучена. Стася — с ней понятно. Борька, небось объяснил строго-настрого про инфекцию. Но сам-то он мог бы заглянуть хоть разок. Или по правде так дрожит над своим голосом?
Приходила Капитолина Аркадьевна, осмотрела Лодьку и почему-то покачала головой, хотя он был уже вполне на ногах.
— Вот тебе справка. Особенно не скачи, на улицу не суйся. С ангиной не шутят, может быть осложнение на сердце. Особенно в твоем переходном возрасте. Маме скажешь, что в школу — только с понедельника. Впрочем, я позвоню ей на работу.
Лодька не стал впадать в уныние. Тем более, что Галчуха принесла из училищной библиотеки и дала ему первый том романа "Великий Моурави": про старинную грузинскую историю, про полководца Георгия Саакадзе и множество всяких приключений. Лодька раньше смотрел про Саакадзе двухсерийное кино (обалдеть!), но понятия не имел, что есть такая вот многотомная эпопея. "Опупея", — выразился бы Борька и сразу заканючил: — Дай почитать..."
"А вот фиг", — мысленно отозвался Лодька, поскольку Борька все не появлялся. А может, он тоже заболел?
Наверно, так и было. Потому что прошло еще три дня, а он все не заглядывал. Но зато в четверг вдруг появились неожиданные гости — Гоголь и Синий.
— Ребята! Проходите! — изумился и возликовал Лодька. Эти двое раньше никогда не бывали у него.
Они стеснительно топтались валенками в дверях.
— Значит, все болеешь, да? — насупленно сказал Гоголь. — Арон говорил, но мы подумали, что, может, уже кончил...