Трофейная банка, разбитая на дуэли
Шрифт:
Мама, Галчуха, Стася шумно захлопали, когда Борька закончил песню. Лодька хлопать не стал. Просто коротко сжал Борькин локоть, обтянутый рукавом заштопанного свитера: спасибо, мол...
Борька кивнул и взял еще одну ватрушку.
...Потом все (кроме мамы) устроились на полу — играть в "Острова". Игру подарила Стася. Это была большая, изрядно потрепанная карта с голубыми, синими и лиловыми морями, с разноцветными берегами и островами, с морскими чудовищами, с пляшущими на желтых песках и среди джунглей пиратами и дикарями. Нужно было катать по карте кубик, а потом передвигать по ней свои кораблики — на столько клеток, сколько выпало очков. Корабликам грозили водовороты, мели, водопады, рифы, коварные морские разбойники, людоеды, гигантские спруты и ураганы. Добраться до острова со спрятанным кладом было ох как не просто...
Вырезанные из тонкого картона кораблики были старинные — галеоны, каравеллы, фрегаты. С похожими на разноцветные пузыри парусами и с высокими изукрашенными надстройками.
Стася рассказала, что игру несколько лет назад смастерил ее старший брат Женя.
— Сперва он часто играл в нее со своими друзьями, а потом подарил мне. И я с соседскими ребятами много играла. Поэтому она такая потрепанная. Ты не обижайся...
Лодька сказал, что ничуть не обижается. Если потрепанная — значит, интересная, как книга (и вспомнил слова Атоса).
— Только, Стась... Это ведь подарок твоего брата. Передаривать, наверно, не полагается...
Стася серьезно кивнула, быстро глянула из-под светлых изогнутых прядок.
— Вообще-то не полагается. Но... если хорошему человеку и если очень хочется, то можно...
— Спасибо... — прошептал Лодька, теплея от кончиков ушей до пяток.
День был воскресный, поэтому собрались рано, а сидели до темноты — за чаем, за игрой, потом еще за чаем, за всякими разговорами. Галчуха принесла патефон и ставила пластинку за пластинкой (не только Пуччини, а всякие).
Потом Лодька пошел провожать гостей. По синему, с искрящимися снежинками, морозцу. Сначала дошли до Борькиной калитки на улице Герцена. Однако Борька сказал, что пойдет вместе с Лодькой провожать Стасю. И они дошли до ее дома на углу Челюскинской и Хохрякова. Поболтали еще у ворот. Стася заботливо сказала:
— Лодик, ты застегнулся бы, а то пальто нараспашку и шарф наружу. Простынешь.
— Да ничуточки не холодно!..
Затем они с Борькой шагали обратно, говорили про Стасины кораблики (как здорово нарисованы!), про фильм "Тарзан находит сына". Борька даже попробовал покричать по-тарзаньи, а Лодька забеспокоился:
— Не надо, застудишь голос...
Когда Лодька шел уже один, через мост над логом, слева светили переливчатые звезды Ориона и жизнь была прекрасна...
Дома Лодька узнал, что заходил Лев Семенович.
— Хотел поздравить тебя, — сказала мама.
— Ой, а я и не знал, что он уже приехал!.. А почему он меня не подождал?
— Торопился. Сказал, что заскочил по дороге на вокзал. Должен там встретить знакомого, какого-то ученого-птицеведа. Они вместе работают...
— Орнитолога... — уточнил Лодька. — Это, наверно, Борис Лукич, брат писателя Корнеева...
А потом уже он задумался:
— Странно... Раньше он к нам ни когда не заходил...
— Раньше не было причины, — рассудила мама. — Дни рожденья у тебя не каждый месяц... Он оставил для тебя подарок...
Подарком оказался маленький заграничный нож с большим количеством инструментов и лезвий. Вроде того, который Лодька выиграл у Фомы и забросил за стену пекарни. Только ручка была не зеленая, а ярко-красная. А когда Лодька смотрел на нож через роскошный чертежный угольник из алой прозрачной пластмассы, рукоятка выглядела белой (эффект, известный еще из книжки "Занимательная физика").
Лодька смотрел сквозь алый угольник не только на нож, а на все окружающее. И все делалось, будто освещенное лучами фантастической, появившейся из дальнего космоса звезды — земляничным, рябиновым, вишневым (вдруг вспомнилась матроска Юрика Кошелькова — ее яркий, не выцветший квадрат под воротником)... Даже большущую, как альбом, книгу Льва Толстого "Хаджи-Мурат" (мамин подарок), Лодька попробовал читать через это праздничное небьющееся стекло, но слипались глаза. Впрочем, они и так слипались. Лодька уютно прилег на свою кушетку, но мама оказалась настороже:
— Нет, голубчик, так дело не пойдет! Раздевайся и укладывайся как следует. Все равно уже пора. А то завтра тебя не добудишься...
Назавтра в школе у Лодьки украли подаренный Львом Семеновичем нож.
И как усмотрели, сволочи, как сумели! Лодька и похвастался-то им всего трем человекам — сперва Борьке, а потом, в классе, Игорю Калугину и Олегу Тищенко, причем не на виду у всех, а в сторонке. Подозревать Игоря и Олега было нелепо, не такие это люди. Значит, кто-то заметил издалека и "сработал". На большой перемене Лодька в очереди за пирожком с повидлом и чаем незаметно пощупал нож сквозь ткань бокового пиджачного кармана — здесь. А когда вернулся в класс и тронул карман снова, там было пусто.
Расстроился он ужасно. А что делать?
Конечно, можно было утешить себя мыслью, что, значит, не судьба ему иметь вот такой ножик. Потому что второй случай подряд... Но на этот раз Лодька не хотел соглашаться с судьбой. После уроков он опять встретил Борьку и поделился бедой.
Оба пришли к выводу, что виноваты, скорее всего, Бахрюк и его прихлебатели.
— Но ведь не докажешь, — рассудил Борька. — Надо сперва понаблюдать. Если заметим, тогда можно сказать Атосу и другим парням из десятого. Им-то и Бахрюк, и его блатные дружки по кумполу...
Так и договорились — наблюдать незаметно и пристально...
Однако в этот день следить было уже не за кем, уроки закончились.
А назавтра Лодька не пошел в школу.
Еще с вечера заболела голова, заскребло в горле. А утром он сказал, вяло шевеля языком.
— Мама, кажется, у меня температура. По правде...
Бывали случаи, что Лодька изображал хворого, чтобы не ходить на уроки, поваляться денек с книжкой, и мама легко распознавала эти трюки, но иногда "проявляла понимание" — так и быть, полентяйничай денек. Но сейчас она сразу увидела — никакого притворства. Принесла градусник.