Трофейщик-2. На мушке у «ангелов»
Шрифт:
— Алексей, что ты скажешь о Нью-Йорке? — пытливо посмотрел на него пастор.
— О Нью-Йорке? О, очень много у меня впечатлений о Нью-Йорке, — сказал Алексей, стараясь осторожнее подбирать слова. — Мне очень понравилось там…
— А вы давно там живете? — Дуайт снова с той же, уже казавшейся Алексею навязчивой, улыбкой перевел взгляд на гостью.
— Давно.
Обращаясь к Ларисе, Дуайт говорил все то же «you», но это звучало как отчетливое русское «вы», в отличие от «ты», когда он разговаривал с Алексеем. Причем «вы» не демонстрирующее уважение и внимание, а сохраняющее дистанцию. Жесткое такое «вы».
— А кем вы работаете?
— Программистом. — Тон, которым отвечала Лариса, становился все более натянутым.
Алексей
Но пастор вроде бы ничего не замечал.
— О’кей, о’кей. Вы же еще не видели нашу церковь. Пойдемте сейчас со мной в нашу церковь, — полувопросительно-полуутвердительно сказал Дуайт.
— Дуайт. — Алексей улыбнулся так добродушно, насколько позволяла данная ситуация. — Мы придем попозже, о’кей? Немного прогуляемся и придем.
— А куда вы хотите пойти? Я узнаю — может быть, Сара отправится с вами. Она может показать вам все самое интересное в нашем городе. Может быть, возьмете детей с собой…
— Спасибо, Дуайт, не стоит беспокоиться. Сегодня мы пройдемся вдвоем, а завтра обязательно погуляем вместе.
— Хорошо. — Дуайт повернулся и исчез за дверью.
— Ну что, пойдем? — Алексей взял Ларису за РУКУ-
— Пойдем.
Гуляли они гораздо дольше, чем предполагали вначале. Ни в церковь, ни домой к обеду они не пошли. Бродили по городку, в котором было до странного много кафе, баров, ресторанов, пиццерий, на каждом втором доме висели вывески: «Барбекью», «Китайская кухня», «Макдональдс», какие-то еще незнакомые Алексею названия, французский ресторан, греческий ресторан. Там, где не было общественного питания, находились магазины спорттоваров — они тоже были здесь в бесчисленном количестве.
— Что ты удивляешься, — спросила Лариса после его очередного комментария по поводу прожорливости местных жителей. — Это же полностью туристский район. Горнолыжный курорт. Сюда зимой со всего света приезжают люди с гор кататься. Многие на всю зиму устраиваются здесь на работу — в те же бары, посуду мыть через день. А через день — катаются. Зарабатывают себе на лыжи. Сейчас-то здесь пусто, а зимой что творится…
— Да, слушай, как это я не сообразил…
— Ты еще много чего не сообразил. Не буду опережать события, сам все поймешь очень быстро. Одно скажу — не очаровывайся так уж сильно своими попами.
— Да знаешь, я уже и не очарован вовсе. После сегодняшнего утра. Но все равно они очень милые люди.
— Милые, да. Особенно милое лицо было у Сары, когда она из окна подсматривала, куда я выброшу окурок.
В горы лезть Лариса категорически отказалась, и они пошли-таки к озеру. К его удивлению, решения никакого к нему на ум не пришло, несмотря на то что забрели они в места совершенно безлюдные и красивые до невозможности. Зато прошла утренняя нервозность.
Алексей тихонечко ухмылялся.
— В чем дело? — спросила Лариса.
— А ты посмотри на нас со стороны. Просто как два голубка. История любви…
— Иди ты в жопу! — сказала она, вырвав свою руку из ладони Алексея.
— Пошли поедим где-нибудь.
Как они ни хотели, ни пытались начать серьезный и нужный на самом деле разговор, у них ничего не получалось. Не располагал умиротворенный городок, маленький ресторанчик.
Алексей уже второй раз в жизни сидел в китайском ресторане и чувствовал себя здесь свободно, легко общался с мальчиком, приносившим им тушеную курицу, специи, какие-то еще незнакомые ему блюда, наслаждался покоем после нью-йоркского безумия и перекрестного религиозного допроса пасторских гостей. Лариса тоже успокоилась, улыбалась, наблюдая, как Алексей крутит в руках палочки и, плюнув в конце концов на тонкое искусство принятия пищи по-восточному, берет вилку. Далеко отсюда было до Нью-Йорка и так же далеко до неприятностей, которые там с ними произошли.
Не обсудили они будущее и в последующие дни: каждый из них внутренне не хотел возвращаться к неприятной теме. Дилан казался абсолютно безопасным убежищем, глубинкой, какой, впрочем, он и был на самом деле. Ну кто их будет здесь искать? Лариса говорила, что в крайнем случае можно отправиться в Мексику, но бежать туда она лично не хотела, Алексей и подавно — не хотел да и не мог. Правда, попутно, в разговорах со случайными знакомыми в барах, с Ларисой, просматривая телепередачи, он начал понимать, что, пожелай он остаться в Штатах на нелегальном положении, он бы остался запросто. И прожил бы до конца дней своих. И в Мексику бы смотался, и куда угодно. Другое дело, что никогда бы он не стал настоящим американцем и не поднялся бы на уровень, который дает возможность спокойной, обеспеченной жизни в этой стране, свободного общения с людьми если не любого, то, во всяком случае, достаточно широкого круга, но прожить можно, и в принципе, довольно весело. Особенно с теми деньгами, которые до сих пор непочатые лежали в сумке в его спальне.
Лариса все-таки переехала в мотель, и Дуайт не стал ее удерживать. Сара, приличия ради, несколько раз, не глядя ей в глаза, сказала, что она может жить у них в доме столько, сколько ей будет нужно, но Лариса без особых церемоний собрала вещи, поблагодарила радушных хозяев и ушла. Через полчаса она вернулась и, забрав с собой Алексея, пошла показывать, как и где устроилась.
Ее номер, конечно, не был таким уютным, как комната, предоставленная Алексею, но он позавидовал подруге — она была свободна здесь, могла делать что угодно, в отличие от него, скованным железным, как он начинал чувствовать, радушием пасторской семьи.
Дуайт все-таки затащил их в церковь на воскресную службу. В процессе мероприятия, как он это назвал про себя, Алексей впал в полное недоумение. Сначала было что-то вроде урока. Да это же воскресная школа, вспомнил Алексей. Школа же сама по себе произвела на него очень странное впечатление. Взрослые люди, семейные пары вместе с детьми сидели полукругом на плотно сдвинутых стульях, обстановка в церкви была самая что ни на есть демократичная, и дело происходило в большой комнате на первом этаже храма. Дождавшись начала, Алексей увидел, как на импровизированную сцену поднялся Дуайт и стал давать очередной урок.
Конечно, он был профессионалом, это Алексей отметил сразу. Голос хорошо поставлен, убедительные, плавные, отрепетированные жесты, прямой, открытый взгляд — сразу видно, что не один год его учили ораторскому искусству, педагогике и психологии, и учили, надо сказать, хорошие наставники. Короче говоря, формой его Алексей остался доволен, но само содержание речи Дуайта несколько выбило его из колеи.
Он с удивлением смотрел и слушал, как человек, седовласый отец четверых детей, серьезно берет в руки большие листы картона, на которых нарисованы какие-то линии, крестики, треугольнички, и на чистом глазу начинает объяснять присутствующим, что-де вот — прямой путь, человеческая жизнь. И показывает пальцем на жирную линию. А вот это — смерть: линия обрывается. Вот — Бог, понижая голос и придавая ему бархатистую, теплую интонацию, тыча пальцем в черненький аккуратный крестик. Если вы не принимаете в себя Бога, — продолжает Дуайт, то жизнь ваша здесь и кончается и вы попадаете в ад. Об аде мы говорили на прошлом уроке. А если принимаете, то жизнь ваша продолжится, — пастор снимает вторую ладонь с картона, и оказывается, что она закрывала продолжение толстой линии, — восторженный вздох слушателей воскресной школы следует за явлением черной линии на картоне, хитроумно спрятанной пастором до поры. Сосед — семидесятилетний лысый фермер в золотых очках — смотрит на Алексея блестящими то ли от слез, то ли просто от отражений в стеклах глазами.