Тролльхеттен
Шрифт:
Степан ошарашено покачал головой, сказал:
— Значит, не зря мы это… набрали? — и кивнул в сторону оружейной пирамидки, устроенной из единственного в комнате стула.
Арсенал впечатлял. Россыпь из почти десятка пистолетов разных конструкций (превалировали в ней в основном ПМ и ТТ, но были и настоящие раритеты), помповый вороненый дробовик без ручки, два АК-47 с облизанными до черноты пламенем прикладами, именной хромированный револьвер с инициалами А.К.Р., в прошлой жизни принадлежащий Кривому, хотя об этом никто не знал, старый обрез с четырьмя
Подобрано все это было возле центра на следующий после тамошнего побоища день. Трупы никто не убирал, за исключением сомнительных счастливчиков из числа родственников, которые отыскали в кровавом месиве останки своих павших за правду чад. Такие были все вытащены и самолично захоронены на городском кладбище. Многочисленные уцелевшие стрелковые единицы, лежавшие посреди оставшихся неопознанными, постепенно растащили прижимистые граждане, большая часть которых до этого дела с оружием не имела.
Влада и Белоспицына вид этого угрюмого арсенала нервировал, Дивера — нет. Напротив, он взирал на оружие чуть ли не с лаской, напоминая, что были времена, когда он воевал не только в астрале и не только с силами абстрактного зла.
— Так может, это простые были… грабители? — спросил Дивер, — Мало ли их теперь развелось, людей вон режут только так.
— Ага, простые! — возмутился Белоспицын. — Ножики-то у них были — во! — и он махнул рукой в сторону Влада и компьютера, возле которого валялось антикварное орудие убийства, опасно поблескивая отточенным лезвием.
— Табельные, что ли, у них ножи получаются! — сказал Севрюк, — да сколько их вообще?
— Знают про тебя? — спросил Владислав, — знают, что ты отказался от их задания?
Саня только пожал плечами и поник. Сказал:
— Знают, не знают — в одиночку на улицу я теперь не ходок, даже с этим! — он покосился на грозный арсенал.
— Никто не пойдет! — Севрюк завозился на диване, устраиваясь удобнее, бедная мебель поскрипывала в такт его движениям, — теперь будем держаться вместе, а то вон сколько одиозного народа набралось! Давеча на улице ко мне пристал один — сам маленький, бородатый, а глаза, как у бешеного таракана. Подошел ко мне, проникновенно так глянул и говорит: «Что, не дает покоя тебе химера твоя?» Я, мол, какая химера? А он мне: «Да не скрытничай ты, по глазам же видно — что-то знаешь!» А что я знаю, только видение было мутное! Ни про химеры, ни про что там — ни сном, ни духом.
— Стой! — вдруг сказал Степан, — да ведь мне он тоже встречался. Гном такой бородатый! Он в очках был?
— Без, но глаза щурил близоруко. Меня видел явно с трудом. И назвался еще как-то заковыристо, старое такое имя, из моды вышло.
— Евлампий, да? — спросил Степан.
Дивер кивнул, посмотрел заинтересованно.
— Евлампий Хоноров, — произнес Приходских, — знаю я его. Он же тоже в пещеры лазил, искал какую-то муть. В книжках про нее вычитал, и загорелось у него. На голову стукнутый был уже тогда, в такую глубь залазил, откуда гарантированно живыми не возвращаются.
— А там есть и такие? — спросил Белоспицын.
Степан адресовал ему еще один снисходительный взгляд матерого специалиста зеленому лопоухому новичку:
— Там, паря, такие места есть — близко даже не подходи! Вот «бойня», например: с виду труба, как труба, а кто туда залезет, тот мигом в кашу, кожа, не поверишь, как живая с телес сползает! Кровищи — море, да только она в трубе не задерживается, потому как под наклоном она, и назад течет, к нам то есть. Как прости-прощай, последнее. Колебания там, какие-то.
— А этот?
— Что этот? Он вылазил всегда, говорю ж. Может, хранило его что? Не знаю… Не мудрено, что трехнулся он.
— А я оборотня видел… — вдруг тихо сказал Влад.
— Эк, удивил! — усмехнулся Белоспицын. — Оборотня он видел. Ну и что?
— Как, ну и что?
— Чего такого, его многие видели, оборотня твоего. Да сам же в «скважину», в помойный этот листок, тиснул статейку.
— Так то в «скважину»! Туда по штату положено бред всякий гнать! — почти крикнул Влад, — а этот живой был. И… думающий.
Дивер вздохнул, поднял ладони:
— Тише, Славик, тише! Действительно, что такого в этом оборотне. Не съел же он тебя, в конце концов? Да я и сам на что-то подобное наталкивался. Ха, да у меня в подполе какая-то тварь живет. Типа крота, только больше, и глазищи красные, умные. Страшный, но мирный!
— Это ты слюнявчика себе завел, — повеселев, сказал Степан, — они под городом давно живут. То ли от крыс, то ли от ежей произошли! Ласковые! Мы их подкармливали… вот если б не слюнявили так…
Влад бешено замотал головой, Белоспицын совсем съежился на своей табуретке, так что стал похож на отощавшего кочета, неудобно устроившегося на жердочке.
За окошком капал холодный дождик — печальный вестник надвигающейся осени, каковая, без всяких сомнений, ожидалась в этом году ранняя. Было тихо, и слышался лишь шум деревьев, словно дело происходит не в городе, а загородом, посреди буйных шумливых дубрав.
— Тихо-то как…
— Как в лесу.
— Вот помню, выезжали на Волгу рыбачить… Так там же бор, то же самое, по вечерам тишь, как будто затычки в ушах. Сердце бьется, и то за метр слышно!
— А заметили, народу как мало на улицах. Куда делись — в спячку, что ли, впали?
— Может вуаль на них действует?
— Какая вуаль? Просто из города сбежали. Кишка тонка оказалась.
— А у нас?
— Стойте! — сказал Влад, — подождите. Мы ведь не зря тут собрались, так ведь? Хотели решить, что делать дальше.
— А что тут решать, Владик. У нас два пути: один — это оставить все, как есть, и жить дальше…
— Это я не смогу, — молвил Белоспицын с тяжкой печалью, — не доживу, небось.