Тролльхеттен
Шрифт:
Тут-то на него и обрушился удар. Ошеломленному Владиславу даже сначала показалось, что ударила его сама темнота, но донесшееся из тьмы многоступенчатое нецензурное выражение, сказанное неумело, но со старанием, быстро поставило все на свои места. Луч фонаря бил куда-то за спину, над ухом проскрежетало сталью по кирпичу. Да еще и нож у него! Сергеева пробило холодным потом, стало трудно дышать. Зарежут ведь! В собственном подъезде выпустят кишки! Что делать — орать, бежать?
Он ударил фонарем, попал, а потом фонарик был вырван
Положившись на волю Божью, Влад кинулся вперед, толкнул убийцу, и тот завалился назад, на спину, прямо в свет фонаря. Нож он потерял, и оружие зазвенело вниз по ступенькам, прямо к ногам Сергеева. Там он и замер — изящное изделие с лезвием замысловатой формы, и отделанной перламутром рукояткой. Настоящий антиквариат.
Но Влад смотрел не на нож, а на распластавшегося на ступеньках и кривящегося от боли убийцу. Тот, падая, ударился спиной о выступающее бетонное ребро. Сергеев его знал и меньше всего ожидал увидеть здесь.
— Ты чего? — спросил туповато Владислав, а что он еще мог спросить в такой ситуации!
— Козел!!! — крикнул пацан из семнадцатой квартиры, его сосед, — тварь ты, тварь! Отморозок тупой!
Ругаться он не умел, но в данной ситуации улыбку это не вызывало. Немудрено, что так легко полетел от Владова удара — тонкий, дохлый, типичный книжник. Но все же сумей он дотянуться в первый же момент ножом… А ведь сам виноват, хотел подстеречь, да не подумал, что сам же в темноте не попадет.
Сосед продолжал изрыгать ругань, колеблющуюся от ядреной нецензурщины до тех слов, что мы использовали в детском саду, чтобы оскорбить собеседника. Выложив очередной плохо скомпонованный пакет ругательств, он замолк, чтобы перевести дух.
— Так, — сказал Владислав, — начнем с начала. Зачем на меня напал? Или не на меня хотел?
— На тебя! — агрессивно сказал парень и стал подниматься со ступенек, лицо его при этом болезненно кривилось и все норовило сморщиться в слезливую гримасу.
— Хорошо, — Сергеев быстро наклонился и поднял нож, но не убрал, а напротив, стал им водить из стороны в сторону. — Тогда вопрос второй. А зачем?!
— А не все ли равно?! — заорал на него несовершеннолетний сосед и пролился все же слезами, крупными и злыми, как у пятилетнего ребенка, — Тебя! Не тебя! Ублюдков тупорылых этих в очереди! Психопата с ножом во дворе! Да вы все одинаковы! Все отупели, все погрязли во тьме! Зарыли рожи в землю, уши землей забили! Да зачем вам вообще жить!?
— «Маньяк, — подумал Влад, глядя на заливающегося горючими слезами убийцу, руки у того тряслись, ноги не держали, — Или скорее нет, просто слаб он, ожесточен и запуган до неприличия».
— Зовут тебя как? — спросил Сергеев, убрав нож. Парень теперь напоминал ему дворового пса, агрессивного и пугливого, не доверяющего людям.
— Что? — спросил сосед, содрогаясь, гонор из него вышел весь, — Зовут? Александр. Бе-белоспицын.
— Знаешь что, Бе-белоспицын? — произнес Владислав, подходя ближе, — я тут вижу у тебя проблемы. И ладно бы только твои, но вот кажется мне, что к ним и глобальные проблемки цепляются. А поэтому мы сейчас поднимемся с этих ступеней и пойдем наверх. В мою квартиру, где за чашкой чая ты мне все расскажешь.
Сосед неистово замотал головой — нет, он не пойдет к кретину-журналисту в квартиру, пусть он по тупости своей и оказался сильнее. Да вот только по тупости ли?
— А ты… — сказал парень тихо. — А вы знаете, что кругом что-то не так?
— Знаю, Саня, — проникновенно молвил Влад, — кругом все не так. Пошли.
Подождал, пока Белоспицын поднимется (пускать его позади себя было явно преждевременно), и кивнул — иди, мол, мученик. Александр поплелся наверх, тяжко шаркая ногами, а рядом в свете подобранного фонарика жутко и гротескно качалась его искаженная тень.
— А они не видят ничего! Совсем, словно слепые! Все вокруг, да они тупели на глазах! Тупели и зверели, только шерстью осталось обрасти! Животные! — вещал он же, час спустя сидя за чашкой остывшего крепкого чая, в котором сахару и лимона было столько, что по мозгам било с первого же глотка. — Не поверишь! Целый город потомственных кретинов! Как они меня раздражали! Все! До единого! В последние дни я вовсе перестал надеяться, что есть еще кто-то, кто понимает!
— Ты потому решил всех резать?! — спросил Сергеев, сидя напротив.
— Все одно ничего не изменишь! Свобода настала. Но на самом деле резать я решил не из-за этого. Точнее, не совсем из-за этого.
— Ну, — подтолкнул Влад, чувствуя неприятный холодок внутри. И вроде бы все понятно, довела парня одинокая жизнь, полная непонимания. А тут еще эти катастрофы все, вот и тронулся мозгами. Но было ли что-то еще? Что он понимал, а не мог выразить. И почему Владиславу все время кажется, что в руках у него сейчас самый кончик длинной и извилистой нити, что болтается в пустоте, уходя в какую-то неведомую даль. Вот и снова Белоспицын выдал откровение:
— Подействовало на меня!
— Что подействовало? — вздрогнул Сергеев.
— Ну, это, что на всех действует. Из-за этого и на дискотеке бойня была, и в очередях народ грызется. Как что-то в воздухе разлито. Мы этим воздухом дышим, и нам мутит мозги, и ведем себя не как люди. Это как… облако.
Сергеев медленно кивнул, на теплой кухне словно вдруг похолодало градусов на десять, появилась настойчивая потребность натянуть теплый свитер. И тут же всплыли слова самозванного медиума Дивера: «Вуаль. Черная вуаль над городом!» И это ощущение подавленности, тусклого черно-белого восприятия, накинутого на солнечный яркий денек.