Тролльхеттен
Шрифт:
Волк завыл — длинно тоскливо. Волчица скалила зубы, грозно рычала, да вот только толку от этой грозности не было никакого. Позади скрипнула дверь подъезда. Звери моментально обернулись, оскалившись на нового врага. Из душной, пропахшей нечистотами пещеры подъезда выплыло морщинистое старушечье лицо, освещенное неровным светом керосиновой лампы, глаза бабки бессмысленно шарили по двору, а потом остановились на волках:
— О-ох, — протянула расслабленно бабуля, — песики… Вас стреляют, да!? Ружьями стреляют?!
Тон ее
— А я вас не дам… Не дам этим душегубам таких красивых песиков. Ну, иди суда, иди. И ты, большой, тоже иди, у меня не стреляют.
Во двор уже входили охотники, и лучи их фонарей шарили по громадам многоэтажек, высвечивали пустые темные окна. Волки хорошо знали, что их ждет, если они не последуют за старухой, и потому проскочили в подъезд на свет керосинки. Поднимаясь на пятый этаж, где у нее была квартира в окружении двух огромных серых волков, старуха бормотала себе под нос:
— Я животных люблю. И песиков и кошечек, и прочую живую тварь. У меня их раньше много было, да вот соседи, изверги, в суд подали. Говорили, мол, житья от них нет, от вашей оравы. А сами то, сами! Да мои кошечки по сравнению с ними — милейшие животные. Добрые такие, никого не трогали… да просто кровью сердце обливалось, когда отдавала их!
Бабка достигла пятого этажа и поманила волков:
— Сюда, лохматые. Здесь и живу.
Крохотная однокомнатная квартира мощно провоняла животными. У окна притулился старенький письменный стол, на котором горела еще одна лампа. Когда волки вошли в комнату, в углу у древнего платяного шкафа зашевелились. Звери настороженно подняли верхнюю губу, вздыбили шерсть, но тут подошла старуха и положила им на загривки мягкие теплые ладони:
— Не бойтесь, милые. Это Кудлач, тоже из городских песик. Его кто-то избил в нашем дворе. Арматурой, чуть ли не до смерти. Хорошо, я вовремя нашла, а то бы так и помер. Но теперь не помрет. Выходила.
Серые волки, воспитанные людьми, сразу почуяли в этой квартире запах дома. Тепло, добро, и еда в срок, они помнили такие места, помнили, как хорошо жилось у Васина в зверинце. И когда старушка, их спасительница прикрыла дверь и защелкнула на два замка, канонада, все еще раздававшаяся за окном, словно поблекла и стала совсем не страшной.
Покружив по квартире, волки примостились под столом вместе, подпирая друг друга отощавшими боками. Красные их языки вывесились наружу, желтые глаза сощурились.
А пятнадцать минут спустя волки уже спали. Спали под выстрелы и визги принимавших мученическую смерть собак.
В отличие от вечно озабоченных чем-то людей, дикие звери никогда долго не испытывают стресс. И забывают об опасности, стоит им лишь очутиться в спасительном укрывище. И в отличие от горожан, волки в эту буйную ночь, действительно спали.
Утром собирали собачьи трупы и прикидывали, как жить дальше. Но бежать уже никто не пробовал. Жизнь, мутная река с твердым каменным дном несла горожан вперед, в какие-то темные, туманные дали, и выпрыгнуть из этого все ускоряющегося потока не было никакой возможности.
И положившиеся на авось горожане продолжали свои мелкие суетливые дела, а черная вуаль колыхалась над ними, и сквозь темные ее крыла иногда не были видны звезды.
Но разве не в том есть одна из лучших человеческих черт — способность верить, надеяться и до последнего утешать себя красивыми сказками?
Город, бывалый сказочник, ждал, и, может быть, усмехался над суетой своих жителей. Но этого не видел никто, даже ночная птица, воспарившая в начинающую терять тепло темноту.
Часть третья. ТО, ЧТО НЕ ТОНЕТ
1
— Шел я домой. Нормально так шел, спокойно, никого не трогал, — проникновенно вещал Саня Голубев, очевидец и пострадавший в одном лице. — Темно еще было. Ну не так, как сейчас, когда без света, но тоже темно.
Влад внимательно слушал респондента, удерживая при этом соответствующее моменту выражение лица — заинтересованность, участие, легкое снисхождение. Голубев, коротко стриженый детина с лицом отсталого школьника чуял, что настал его звездный час и потому разливался соловьем:
— Луна еще такая светила. Круглая… такая.
— Откуда шли-то? — спросил Влад.
— Как откуда? — удивился Саня, а потом до него дошел смысл вопроса, и он пояснил. — С гулянки шел. У Костяна день рождения был. Ему стукнуло… стукнуло… а ладно! Короче оттуда шел. И вот захожу я, значит, в свой двор, а Леха мне кричит, мол, куда пошел…
— Так вы не один шли.
— А… — сказал Голубев, — ну кончено не один. Я с пацанами шел. И они мне говорят, ты куда пошел. А я им, мол, мне на квартиру зайти, забрать кой-че надо. А они мне…
— А во дворе?
— Ну вот, вхожу я во двор и смотрю, перед подъездом че-то черное валяется. А над ним вроде человек склонился. Я сначала подумал, может, замочили кого. Подхожу, смотрю, а труп-то не человечий. Пес такой здоровый, ротвейлер вроде. А над ним… — Саня замялся, глянул на Влада, и тот покивал ему, продолжай мол, — а над ним оборотень.
— Оборотень?
— Что я их, не видел что ли? — обиделся Саня, — Я фильмов про них, знаешь, сколько смотрел.
— А почему именно оборотень? — спросил Владислав, — может это просто большой волк был?
— Да не бывает таких волков! — почти крикнул Голубев, да вот с голосом у него были проблемы после того, как визжал на весь город в ту памятную ночь. — Да и глаз у них таких нет. Знаешь, он как смотрел, — Голубев поводил глазами, — пронизывающе!