Трон императора: История Четвертого крестового похода
Шрифт:
— Вот видишь? Хорошо, что я вернулась. Прошу тебя, немедленно отведи меня к маркизу.
— Я же сказал — нет, — повторил я, вскарабкиваясь за спину Отто, сидевшего теперь на чужой лошади.
— Что ты тогда предлагаешь? Продолжать эту глупую игру в прятки? — рассердилась она и подняла вверх руку, прося неуверенного теперь Отто помочь ей. — Когда самое важное, что мы прячем, — тот факт, что на самом деле ничего ценного у нас нет? Я устала быть беглянкой. Господин, умоляю, отвезите меня туда.
Вот так получилось, что мы потрусили все вместе, преодолев ужасную последнюю милю, когда я всю дорогу сердито поучал их, чтобы скрыть свое волнение. Отто вменялось выяснить ситуацию, прежде чем представить Джамилю. Джамиле запрещалось что-либо предпринимать без моего одобрения. Я понятия не имел, что несу, у меня просто сдали нервы, и, разумеется, как только мы оказались на месте, все пошло наперекор моим словам. Мы спешились в нескольких сотнях шагов от шатра маркиза, и я отделился от нашей компании, прикинувшись, что принадлежу к окружению Бонифация и теперь прогуливаюсь неподалеку из любопытства, не удастся ли узнать последние сплетни. То, что приходилось доверить благополучие Джамили такому типу, как Отто, сводило
Продолжение записи
от 29 мая 1203 года
Возвращаюсь наконец к основным событиям.
Шел второй день моего плена. Я сидел на мягком стульчике, связанный по рукам и ногам, в окружении трех охранников — молодых рыцарей. Мне доводилось не раз встречаться с ними на турнирах и всегда одерживать верх.
Мы с мессиром Бонифацием успели исчерпать все аргументы. Я подчеркивал, что не пытаюсь расколоть армию, а, наоборот, хочу ее сохранить, ибо невозможно одновременно способствовать ее целостности и собираться в поход на Византию. Объяснял, что мой поступок отражает не мое собственное неуважение к лидерству маркиза, а мнение большинства воинов, независимое от меня. Они потеряли уважение к своему предводителю из-за его решения поддержать Алексея, в результате чего намеревались разлететься кто куда. Собрав под единое знамя всех недовольных, я тем самым сохранял почти полную численность армии, что и было моим главным долгом, по словам самого мессира Бонифация. Маркизу оставалось только принять коллективную волю армии, и он без труда вновь соединится с ней.
Мессир представлял ситуацию в другом свете. По его мнению, большинство воинов откололось под влиянием Грегора Майнцского, и поэтому именно этот рыцарь был основным средством вернуть их обратно.
— Не глупи, Грегор, — наверное, в десятый раз повторял он. — Все очень просто. Откажись от мятежа, и я тебя отпущу. В противном случае, отрекусь от дочери, и у тебя в женах окажется незаконнорожденная без роду и племени.
Меня это чрезвычайно взволновало, ибо не хотелось причинить вред беззащитной женщине. Но вместо того чтобы признаться в этом, я сказал:
— Я плохо знаю свою жену, мессир, несмотря на то что она носит мое семя. Вы любите ее больше, чем я, иначе не отдали бы ее за своего любимого рыцаря. Вы не станете так играть жизнью собственной дочери. И мне все равно, сколько раз вы будете угрожать мне ее судьбой. Это пустая угроза.
— Очень хорошо, — сказал он. — Забудь о своем браке. Как ты, очевидно, забыл о нем, когда завел себе мусульманку и принял ее мерзкую религию. За это надо подвергнуть тебя публичному осуждению. И если я это сделаю, то за тобой больше никто не пойдет, даже если я предоставлю тебе полную свободу, чтобы ты возглавил недовольных.
— Мессир, умоляю, рассмотрите их жалобы, прежде чем… — начал я.
Мессир Бонифаций ответил грубым жестом. (Бритт считает, что мне следует нарисовать здесь соответствующую картинку, но этот жест и так всем знаком.)
— Ты не смеешь диктовать мне, мальчишка! — отрезал он. — Если сейчас дать слабину, армия останется без предводителя! Я не помазанник Божий. Мне приходится бороться за свою власть. Если позволю восстанию черни сбить меня с курса, то все будет кончено, армия окажется обезглавленной. Король или император на моем месте мог бы пойти на небольшие уступки, и это выглядело бы как божественное прощение. Я так поступить не могу. Клянусь, если бы я мог сейчас кому-то уступить в этой армии, то этим человеком был бы ты. Но не могу, Грегор.
— Выходит, я должен пообещать, что не возглавлю недовольных, тогда с этим фарсом будет покончено? Я выйду отсюда, и мы притворимся, что ничего не было?
— Теперь это уже не так просто, — с облегчением произнес Бонифаций, видя, что может достичь успеха. — К сожалению, ты настолько всех взбаламутил, что беспорядки продолжатся даже без тебя. Нет, в данной ситуации я требую, чтобы ты выступил публично вместе со мной и отговорил их от неподчинения, которого добивался с самого начала. Ты должен вернуть всех обратно.
— А если откажусь? — спросил я.
Мессир натянуто улыбнулся.
— Мне самому не нравится так поступать, Грегор, и даже сейчас я надеюсь, что ты не воспримешь это как личную размолвку между нами. Но я должен получить обратно свою армию. Поэтому, если ты мне не поможешь, твою любимую Джамилю ждет участь, какой ты не пожелал бы и своему злейшему врагу.
У меня вырвался вздох радостного облегчения.
— Что ж, действуйте, — сказал я. — Ее больше нет среди нас. Если вы этот кинжал приставили к моему горлу, то, к сожалению, он не очень острый.
Мессир Бонифаций вздрогнул, напрягся.
— Ты блефуешь. Она в твоем шатре. За ней следят по моему приказу с того дня, как ты покинул Задар. Стоит мне только послать людей, и она моя.
Я покачал головой и почувствовал, что у меня камень с души свалился. Это был последний аргумент мессира Бонифация, но он никуда не годился. Теперь у него нет рычага, чтобы мною управлять. Теперь ему придется подчиниться коллективной воле баронов.
— Клянусь головой святого Иоанна, она убежала вчера, воспользовавшись суматохой из-за прибытия Алексея, — сказал я. — Не представляю, где она сейчас, и не думаю, что увижу ее когда-нибудь снова. Меня тоже печалит, мессир, что мы с вами разошлись во взглядах, но я не стану возвращать к вам отколовшихся ради того, чтобы защитить Джамилю. — Потом я расхохотался и, почти извиняясь, объяснил: — Она больше не нуждается в моей защите!
Но тут в шатер ворвалась заляпанная грязью темноволосая женщина — впереди всей охраны, впереди Отто и одного лютниста. Я не успел предотвратить катастрофу. Она кинулась в ноги к маркизу.
— Меня зовут Джамиля, господин, я из Александрии, — сказала она, обращаясь к его грязным сапогам, — и я не принцесса.
Лицо мессира Бонифация расплылось от восторга.
— Мне это известно, иудейка. Я обо всем догадался еще несколько месяцев назад. Но спасибо за то, что откликнулась на наш призыв.
— Я абсолютно ничего не стою, так что толку от меня нет ни вам, ни Грегору, — сказала она.
Мессир Бонифаций изобразил задумчивость.
— Ну-у, насчет этого я не уверен.
Я отчаянно закричал,
— Ну что, сынок, обратимся вместе к воинам? — спросил мессир Бонифаций с изысканной вежливостью. — Скажем всем, что войско направляется в Византию?
На умытой дождем равнине Корфу состоялось весьма трогательное воссоединение непокорных с их вожаками. Алексей выступал, окруженный с обеих сторон своими самыми яркими сторонниками — маркизом Бонифацием Монферратом и Грегором Майнцским.
Рыцарь выступил с пылкой речью, убеждая непокорных восстановить на величайшем троне христианского мира человека, имеющего на него Богом данное право. Потом он принялся бурно рыдать у ног Пьера Амьенского и других непокорных баронов, моля о прощении за то, что сбил их с верного пути. Успокоившись немного, Грегор обратился к ним с призывом сохранить армию в целостности, напомнив, что это их святой долг. Увидев, как глубоко тронуты бунтари слезами Грегора, Бонифаций и иже с ним тоже попадали на колени и принялись всхлипывать, моля о прощении.
Мятежники, совершенно сбитые с толку, сдались и, перестав бунтовать, вернулись «в стадо».
После торжественной мессы в благодарность Всевышнему за обретение армии маркиз порадовал вернувшихся блудных овец, сообщив, что принцесса неверных, о которой ходило столько кривотолков, действительно существует и находится здесь, в лагере. Ее уговорили поделиться сведениями о политике, землях, привычках и обычаях египтян, ибо армия двинется на Египет, как только закончит дела в Византии. Принцессе предоставили достойные ее высокого положения покои, устроив в одном из личных шатров Бонифация. Разумеется, ей предстоит принять христианство.
Накануне Пятидесятницы, 24 мая 1203 года, армия пилигримов взяла курс на Константинополь. Принцесса находилась на корабле Бонифация, где, по слухам, он оказывал ей почести, соответствующие ее рангу.
Акт III
РЕСТАВРАЦИЯ
Те, кто никогда не видел Константинополя, не отрываясь смотрели на него, ибо не могли и представить себе, что на свете бывают такие прекрасные города.
29
Двадцать третьего июня 1203 года, в канун праздника Иоанна Крестителя, стоял чудесный день — теплое солнце, лазурное небо, попутный ветер. Флот под всеми парусами и рыцарскими вымпелами, трепещущими по бортам кораблей, выглядел великолепно. Цветные полоски и квадраты, львы и медведи, драконы и ангелы, олени и орлы, деревья, листья, птичьи перья, вепри, ключи, колеса, кони, оружие, замки, сказочные персонажи, несколько символов, показавшихся мне непристойными, и тысяча других всевозможных гербов колыхались и развевались на ветру, призывая всякого проплывавшего мимо рыбака устрашиться их величия.
Церковники требовали, чтобы мы соблюдали часы молитв, но моряки отказались звонить в колокола, пока находятся в море, — еще один из флотских предрассудков. Как бы там ни было, никто не делил день на часы. Здесь, среди воды, властвовали языческие силы — солнце, луна и ветер. Мы легко и быстро преодолели акваторию под названием Mare Nostrum, [26] в основном благодаря попутному ветру, хотя казалось, будто ветра вообще нет. Когда настал час, корабли свернули к северо-востоку, на Византию, хотя первоначальный план был свернуть к юго-востоку, на Александрию. Теперь обратного пути не было. Мы продолжали идти на север по Эгейскому морю, после чего повернули на восток и, преодолев немало морских опасностей, вышли в спокойные воды. Бесконечный день с бесконечным солнцепеком наконец склонился к вечеру, и корабли приготовились стать на рейд в Мраморном море в виду Константинополя, величайшего города Византии.
26
Наше море (лат.) — латинское название Средиземного моря.
Перед выходом в море Бонифаций еще раз проявил свою хитрую сущность, прислав к нам в шатер гонца с известием, что принцессе якобы требуется служанка на время морского похода. Лилиана тут же пошла, не терзаясь никакими раздумьями, хотя Отто разбушевался не на шутку. Бонифаций явно старался ради себя, а не ради принцессы, но мы утешались тем, что женщины хотя бы вместе. Полагая, что удерживает у себя любовниц обоих братьев, Бонифаций перестал тревожиться насчет германцев на время пути. Достаточно того, что он взял в заложницы женщин. Я попробовал было проникнуть на корабль Бонифация под видом музыканта, нацепив ливрею его слуги, но мне было отказано — рылом, мол, не вышел. По крайней мере первый месяц пребывания царевича Алексея в армии «Календу мая» ему будут играть исключительно благородные трубадуры, и только сыновья вельмож будут подавать ему еду, снимать с него сапоги, чесать ему яйца и стелить постель. Поэтому я сел в весельную лодку и вернулся ни с чем на «Венеру», где попытался придумать другой способ добраться до пленниц Бонифация. Плавать я не умел, денег на подкуп у меня не было, и любые мои усилия тут же пресекались.
Мы с Грегором общались мало и скрытно, чтобы не вызвать вопросов у людей Бонифация, отчего это вдруг глупый музыкантишка так подружился с маркизовым зятьком-буяном. Под напором Грегора я неохотно согласился направить все наши усилия — если только мы сумеем что-то предпринять — на то, чтобы как можно быстрее доставить пилигримов в Египет. Раз не вышло помешать походу на Константинополь, Грегор поставил себе новую цель: быстрее завершить здесь все дела. Теперь, когда я понял, что настоящим домом Джамили является Константинополь, а не Египет, прилагать особые старания мне было ни к чему. Но после всего, что мы с Грегором пережили, у меня возникло к нему родственное чувство. Теперь мы старались быстрее доставить армию в Константинополь и сразу вывезти ее оттуда, пусть даже для этого требовался союз с Бонифацием. Но сначала нам предстояло вызволить женщин.