Трон Исиды
Шрифт:
— Так ты утратила свои магические свойства — как…
— Ох, нет. Наоборот, они усиливаются — по-своему. Богиня делает нас сильней, чем прежде.
— Я знаю, что мне делать, — негромко проговорил Луций.
— Сейчас ничего не надо делать, перебила его Диона. — Пока я не рожу ребенка и не выкормлю его. Такова воля богини. — Это прозвучало подобно молитве.
— Но мое слово что-то значит?
Диона заморгала огромными черными глазами, искренне удивленная.
— Конечно! Ведь в том, что ребенок существует, наполовину твоя заслуга.
— Всего лишь наполовину?
— Да. Будь ты любым другим мужчиной, женатым на любой другой женщине, все было бы иначе. Но это дитя богини.
— Я могу это оспорить.
— Надеюсь,
Луций взглянул жене в лицо — красивое лицо чужестранки — и вздохнул.
Она нахмурилась.
— Ты сердишься на меня?
Конечно, он сердился. И она больше не может провидеть. Его жена стала такой же, как любая обычная женщина.
Но Диона не была обычной женщиной. И никогда не сможет стать ею. Луций погладил ее по щеке кончиками пальцев.
— Нет, любовь моя. Я не сержусь. Я только… просто я удивлен. И рад.
Он действительно радовался, но это чувство было для него новым — никогда женщина не говорила ему, что он станет отцом. Это было невозможно выразить словами, даже внушало трепет, нечто сродни ужасу — неудивительно, что она кажется такой напуганной.
Луций попытался объяснить ей свои чувства — но был он по-прежнему не поэтом и смог только произнести:
— Да, рад. И у меня нет слов, чтобы выразить свою радость.
— Даже если родится дочь?
— Еще одна Диона? — Он улыбнулся. — Надеюсь, что так и будет.
— Или еще один Луций Севилий. — Рука Дионы легла на живот, который пока не выдавал никаких признаков зародившейся в нем жизни. Его рука легла на ее руку, и она улыбнулась — улыбка была немного неуверенной, но храброй. — Мальчишки — ужасные сорванцы. Но если сын пойдет в тебя, это я выдержу.
— Может быть, боги благословят его. Или ее — если таково будет их желание, — сказал Луций.
Улыбка Дионы была единственным благословением, в котором нуждался он сам. А что до ребенка… боги о нем позаботятся. Он должен довериться им — хотя бы на этот раз.
30
Друг Антония, Планк, танцевал перед сливками двора — с ног до головы раскрашенный синей краской, увенчанный венком из камыша и с рыбьим хвостом. Сливки двора, купаясь в реках вина, пока Планк делал вид, будто плавает в воде, пели — иногда даже в такт — стихи, которыми сопровождался танец. Планк был Главком [60] — морским богом. Двор был самим собой: закадычные приятели Антония, его Неподражаемые; римские лица вперемешку с греческими — все без исключения багровые от вина и обильной трапезы.
60
Главк — один из морских богов, которому приписывался дар прорицателя. Первоначально — рыбак из Беотии. Выпив зелья из колдовской травы, он упал в море. Изображался в виде старика с рыбьим хвостом, синими руками и зеленой, цвета водорослей, бородой.
Платье Клеопатры, усыпанное жемчугами, напоминало изысканный, одновременно бледный и яркий, как луна, каскад до самого пола. В волосы были вплетены жемчужные нити, длинные перлы качались в ушах. Жемчуга унизывали руки и пальцы. Царица казалась таким же сказочным существом, как и благородный обнаженный римлянин с синим телом и рыбьим хвостом, извивающийся на полу. Антоний, прислонившийся к ней плечом, выглядел почти прозаически: он восседал на пиршественном ложе в хитоне из куска раззолоченной материи; плащом служила обычная и вполне земная львиная шкура, а из головы царя зверей соорудили шлем. Сейчас плащ валялся на ложе, а в обеих руках Антония были кубки с вином: один принадлежал ему, другой Клеопатре — время
Радостные крики и вопли Неподражаемых слышались даже за воротами дворца. Луций Севилий, гаруспик, прибыл с опозданием — к середине представления, разыгранного Планком. Он извинился и обежал глазами залу. Возле двери осталось свободное ложе. Место это считалось непочетным, и даже могло быть воспринято как оскорбление, но Луций пребывал вовсе не в том расположении духа, чтобы обращать внимание на пустяки. Он принял вино из рук слуги, попросил наполнить для него блюда, вынул из складок тоги салфетку и разложил перед собой. Мысли его занимало вовсе не пиршество, но он приказал себе быть если не учтивым и веселым, то по крайней мере спокойным и вежливым.
Однако, глядя на Планка, сохранить спокойствие было трудно. То, что благородный римлянин такого ранга танцует, — само по себе скандально. Но то, что Планк, синий, как гиперборейский [61] варвар, прицепивший сзади рыбий хвост, играет роль низшего божества, — просто уму непостижимо.
— Ты похож на деву-весталку [62] в борделе, — заметил Антоний, садясь на краешек ложа возле Луция Севилия и накладывая себе еды с одного из нетронутых блюд.
61
Гипербореи (греч.) — легендарный народ, пребывающий в вечном блаженстве на Крайнем Севере. У них любил бывать Аполлон.
62
Весталки — жрицы Весты, римской богини домашнего очага и очага римской общины. Круглый храм Весты стоял в Риме на форуме. В соблюдение древнего обычая весталки поддерживали вечный огонь в очаге в ее храме. В весталки отбирались девочки 6—10 лет, которые в течение 30 лет были обязаны выполнять жреческие обязанности и строжайшим образом соблюдать обет целомудрия, в случае нарушения которого их живьем закапывали в землю.
— Неужто я несносный? У меня что, на лице все написано?
— Кто-кто, а я-то тебя отлично знаю. Как поживает твоя госпожа? Хорошо ли она себя чувствует?
— Очень хорошо. — Луций Севилий, обрадовался возможности переменить тему. — Но немножко необычно. Она хочет ребенка.
— Наверное, как и все женщины, — Антоний прилег, опираясь на локоть. Чувствовалось, что царь Востока в ударе: беспечный, довольный; он наблюдал за весельем, еще больше разгоревшимся после танца Планка. Однако зрелища на сей раз были намного пристойнее и успокаивали душу — появились флейтистки и кифареды [63] . — Ты думаешь, я слишком далеко зашел?
63
Кифаред — музыкант, играющий на кифаре — одном из самых распространенных струнных щипковых инструментов античности, похожем на лиру.
Луций слегка пожал плечами и протянул руку за засахаренным миндалем. На его вкус, орехи были слишком сладкими. Он отхлебнул из кубка вино, разбавленное водой, ему понравилось.
— По-твоему, здесь не место обсуждать такие вещи, — не унимался Антоний, — даже если бы ты и хотел. Да? Но где найти лучшее место? Нас никто не слушает — кроме тех, кто имеет на это право; впрочем, здесь можно доверять всем без исключения.
— Ты полагаешь? — Луций надкусил пирог с миндалем и медом — Дионе понравился бы. Надо не забыть принести ей в салфетке.