Трон Исиды
Шрифт:
— Просто сиди здесь и повторяй за нами. Госпожа Диона рассказывала тебе, как она творит мир для детей, которые рождаются в присутствии магии? Она сотворила вселенную для твоего ребенка, когда узнала, что он существует. Это было грандиозно, но и очень опасно. И наибольшая опасность грядет сейчас. Ребенок пытается принять ее дар — мир, который она для него сотворила, и переделать так, как ему покажется удобным. И это вынет из госпожи Дионы всю ее душу.
— Но… — начал Луций.
— Никаких вопросов, — свирепо отрезал Цезарион. — Следи за нами и повторяй, когда надо.
Однако Луций тоже был упрям.
— Я понимаю, что роды — это адский труд, но чем мы-то можем помочь? При чем тут магия?
Казалось,
— Даже всему нашему роду — обеим его ветвям — неимоверно трудно изменить волю богов. К счастью, мы немного знаем, как это делается. И еще надеемся…
Он умолк, но Птолемей продолжил за него.
— Мы надеемся, что госпожа Диона не отдала ребенку слишком много. Она ведь не думала об этом — просто любила. Любила тебя, и поэтому он — часть тебя.
— Значит, я убиваю ее, — простонал Луций. — Я знал это. Знал с того самого мгновения, как…
— Хватит! — оборвал его Цезарион и распростер руки.
— Восток, — проговорил он. — Я — Восток, где встает солнце. Боги здесь сильнее, и лик их ярче. Солнце — могучее.
Обряд начался. Странно, но он успокоил Луция. Диона, по мере возможности, старалась обходиться без ритуалов, и никогда не обставляла их затейливо. Похоже, такими же были ее дети и дети Клеопатры.
— Юг, — сказала Селена, голосом мягким и чистым.
— Я — Юг, откуда течет Нил. Сила богов здесь глубже. Земля — могуча.
Наступила пауза, и в воздухе послышалось пение. И оттуда Луций взял слова, которые должен был произнести.
— Запад, — промолвил он; сначала его голос дрожал, но постепенно становился все тверже и тверже. — Я Запад, где садится солнце. Боги здесь неистовы и дики. И воздух — могуч.
Никто не прервал обряда, чтобы одобрить его, но он услышал общий вздох облегчения.
— Север, — продолжил Птолемей. — Я — Север, где море течет у ног Египта. Боги здесь проворнее. Вода — могуча.
Итак, они сотворили стороны света, на которых стоял мир. Но это было только началом. Внутри круга зияла пустота; нечто, что должно быть… чем?
Рождением. Ребенком. Окончанием боли.
— Восток, — снова заговорил Цезарион. — Восходящее солнце. Амон-Ра, Аполлон, Митра [67] , свет и могущество! Душа рождается. Дитя идет к тебе.
— Юг, — подхватила Селена. — Грудь Востока. Таурт, Луцина, мать Гея [68] и мать Исида, все богини, дающие миру жизнь! Дитя идет. Вдохни жизнь в его кости.
67
Амон — в древне-египетской мифологии бог-покровитель города Фивы, постепенно стал отождествляться с богом солнца Ра (Амон-Ра). Аполлон — в греческой мифологии и религии сын Зевса, бог-целитель и прорицатель, покровитель искусств; бог солнечного света, отождествлялся с богом солнца Гелиосом. Митра (Мифра) — в древневосточных религиях бог солнца; один из главных древнеиранских богов договора, согласия, покровитель доброжелательных отношений между людьми.
68
Гея — в греческой мифологии богиня животворящей земли, производительница и носительница всех живых существ, праматерь и прабожество. От нее произошли небо, море и горы. Луцина — в Древнем Риме богиня-покровительница брака (у греков — Илифея), помогающая при родах.
Луций открыл рот, но Птолемей заговорил раньше.
— Север, — сказал малыш. —
Все замолчали в ожидании. Теперь была очередь Луция. Но он не мог произнести слова, которые подсказывало ему сердце…
Но он должен.
— Запад, — вымолвил он с болью. — Власть воздуха, но и власть тьмы. Земля смерти позади Двух Египтов. Осирис, Гадес, Плутон, владыка подземного царства! Женщина трудится, чтобы родить дитя. Отверзни врата ее плоти. Дай ребенку родиться. Не назначай свою цену, не бери жизнь за жизнь.
69
Посейдон (у римлян — Нептун) — один из главных олимпийских богов древних греков, владыка моря. Древнейшее представление о Посейдоне связано с плодородием земли, пропитанной водой. Посейдон жил не на Олимпе, а во дворце на дне моря. Морская темно-синяя бурлящая вода и отождествлялась с Посейдоном, именуемым «синекудрым».
Всему на свете назначена цена.
Воздух был полон тихих звуков, похожих на шелест — словно перешептывались тени. В покоях на противоположной стороне дома — и каким-то образом одновременно внутри круга — боролось с болью тело без имени и сознания, в нем жила только воля к рождению. Но ребенок отказывался выходить. Он привык к темноте и теплу. Он хотел только их. И это желание заменяло ему весь мир.
Круг был по-прежнему пуст, и все же в нем сновали видения. Сначала появился зеленый луг, весь пестревший цветами, и по нему бродили призраки — они походили на людей, но слабо мерцали, как облака в лунном свете. Потом сгустилась тьма, полыхнуло пламя, алое, как кровь. Из тьмы выплыли ворота — цвета крови, цвета ночи, но Луций даже обрадовался, опасаясь, что при истинном свете они будут белыми — цвета кости, слоновой кости. Согбенная фигура, похожая на зверя, прокралась в них; но эта бестия была с тремя головами.
Луций ахнул. Тьма дрожала, как отражение на воде. Тварь колыхала ее. Теперь у нее была только одна голова: смертоносный оскал крокодила, пасть, вооруженная огромными зубами. Тело твари смутно напоминало шакалье и в то же время — львиное. Эта голова наводила леденящий ужас, пугала еще больше, чем трехголовый монстр — она могла испугать до смерти.
— Вот он, явился, Пожиратель Душ.
Это был голос Александра Гелиоса. Луцию казалось, что мальчик сидел совсем радом, хотя находился он гораздо дальше — на другом ложе — и выглядел совершенно спокойным.
— Ждет своей трапезы… Но мы не собираемся кормить его, и госпожа Диона, по-моему, тоже — что бы она ни думала. Однако она уже почти готова сдаться, чувствуешь? Госпожа Диона считает, что может выйти из своего тела и предоставить Гебе принять ребенка, пока сама она будет бродить по цветущему лугу. Но она забыла о Пожирателе Душ. И о суде богов. Она потерпит поражение, потому что слишком скоро отказывается от жизни.
Но Луций уже пересилил ужас и страх, он возвысился над ними. Хватит с него! Парализованные страхом — плохие помощники.
Однако он испытывал странную ревность: это дитя знает о Дионе так много, а сам он — ничтожно мало. Но здесь был виноват только он сам. Ему осталось лишь заглянуть внутрь себя, в глубины своего сердца. Ее присутствие там — когда-то такое неизменное и почти зримое, теперь едва ощущалось; силы Дионы сходили на нет. О некоторых вещах Гелиос ничего не сказал — он еще слишком молод, чтобы знать о женских делах. Борьба за ребенка разорвала Диону. Она истекала кровью там, где этого быть не должно.