Трон Исиды
Шрифт:
— Куда?
Пришельцы переглянулись. Тут у Луция мелькнула смутная догадка, что незнакомец, должно быть, родственник Дионы, скорее всего, ее старший сын, которого он еще не видел; Аполлоний, его отец, все время держал мальчика при себе и ни на секунду не упускал из виду… Андрогей, так, кажется, его зовут. Но что он тут делает — после стольких лет отсутствия.
— Он должен был прийти, — раздался отчетливый детский голосок. Птолемей Филадельф в упор смотрел на Луция — его глаза, казалось, могли видеть сквозь камень, а не то что сквозь тонкую оболочку человеческого черепа, и, судя по всему, он умел читать мысли. — Андрогей —
— Но она не умирает, — свирепо возразил Луций. — Просто роды затягиваются — вот и все. Она и раньше рожала.
Он повторил слова Антония как заклинание против страха.
— Конечно, — сурово сказал Андрогей. — Возможно, это полный идиотизм. Но кто знает? И — что бы там ни думали люди — моя мать мне очень дорога.
— А отец знает, куда ты пошел? — потребовал ответа Луций.
После секундного замешательства Андрогей твердо произнес:
— Я не должен перед ним отчитываться за каждый свой вздох.
— В Риме, — миролюбиво заметил Антоний, — многие могли бы с тобой поспорить.
Он оглядел их всех.
— Ну-с, молодые люди, я, наверное, могу понять, что привело сюда детей госпожи — общая тревога; но осмелюсь спросить: что делает здесь царственный выводок?
— Это необходимо, — ответила Селена немножко уклончиво — подобно братьям. — Нас послала мама. Мы не одни — неподалеку дворцовая стража. Мама тоже хотела бы прийти, но она должна оставаться на своем месте. Чтобы подкрепить наши действия. Понимаешь?
Луций ничего не понимал. Похоже, Антоний тоже не многое понял, но у них обоих не было возможности высказать свои сомнения — Селена уже схватила Луция за руку и потащила к двери.
— Здесь мало места. Пойдем быстрее. У нас почти нет времени.
Но он упирался, и Селена кивнула сыновьям Дионы. Оба юноши были выше Луция и сильнее, чем он мог ожидать. В голове мелькнула мысль, что очень глупо с его стороны считать их слабаками: Тимолеон проводил все дни в гимнасии — что бы ни делал по ночам, и Андрогей, судя по всему, тоже. Они знали трюк, который применяют легионеры, чтобы заставить человека следовать за ним, — ему остается только идти. Или его потащат.
Дети завели его недалеко — всего лишь в трапезную. Там стоял полумрак — ведь была уже ночь, — а ложа отодвинули к стенам. Они вошли, и светильники тут же вспыхнули, но не было видно ни руки, поднесшей огонь, ни земного огня, от которого их зажгли. Луций не особенно удивился. Казалось, эти дети поднаторели в магии больше, чем вся Коллегия авгуров [66] в Риме.
Он мимоходом отметил, что Антоний следовал за ними — с кубками и амфорой вина. Триумвир, а ныне царь Востока, поставил свою ношу в угол, поискал глазами ложе, подошел к нему, сел и приготовился наблюдать за происходящим — с интересом, но без суеверного трепета, словно это было для него привычным делом. Он жил бок о бок с детьми царицы и их матерью, а Клеопатра была докой в магии и любила обставлять свои действия с блеском. Диона относилась к собственным «странностям» намного скромнее и спокойнее, зная, что они могут смутить покой Луция.
66
Авгуры —
Но никто из этих детей о его покое не заботился. Они составили ложа в круг, словно для пира — но нигде не было видно слуг, которые принесли бы им яства. Луций очутился в центре, на месте хозяина пира.
— Ты, — сказал Цезарион, — Запад. Запомни.
Сам он, сидя напротив Луция, стал Востоком. Птолемей Филадельф — Севером, а Селена — Югом. Остальные заполнили промежуточные стороны света: Тимолеон сидел справа от Луция, Андрогей — слева, а Александр Гелиос и Антилл — лицом к ним. Антоний оказался вне круга, словно не собирался принимать участия в ритуале, каким бы он ни был.
— Ты можешь прекратить это? — спросил его Луций.
Антоний пожал плечами, широко развел руки и поднял брови — размашистый римский жест.
— Я всего лишь бог на земле. У меня нет магического дара, о котором стоит упоминать.
«И у меня нет!» Луций приготовился протестовать, но это было неправдой. У него есть магический дар. Так говорила Диона. И он знал о нем, хотя предпочел бы забыть о его существовании. У Луция Севилия, гаруспика, это хорошо получалось — с тех пор, как он стал женатым мужчиной.
— Ваши глупости нас задерживают, — холодно сказал Цезарион. — Ты что, в самом деле хочешь, чтобы твоя жена умерла? Тогда продолжай в том же духе.
Луций окаменел, словно мальчик ударил его.
— Ты мог бы вести себя поделикатнее, — заявил Цезариону Антилл. — Он и так до смерти боится за нее, как и любой другой на его месте. А мы ему толком ничего не объяснили — просто притащили сюда.
— На объяснения времени нет, — отрезал Цезарион. — Он должен знать сам.
— Он — римлянин, — возразил Антилл. — Ему нужны объяснения.
— Тебе ведь не нужны, — парировал Цезарион. — Ну все, хватит. Он здесь. Если он сможет помочь — хорошо. Если нет, мы просто используем его дар. А любезности оставим на потом.
— Ты слишком суров и холоден, — вмешался Тимолеон. — Мама испугается.
— Если мы продолжим перепалку, твоя мать вообще ничего не почувствует — она просто не выживет, — сказал Цезарион. Не холодность была причиной его безжалостности — Луций вдруг очень ясно осознал это. Им владел ужас за Диону.
Вот теперь Луций понял, что от него требуется. Он пресек разгорающуюся ссору.
— Он прав, Тимолеон. Ты потом доспоришь с ним. Итак, что я должен делать?
Цезарион вряд ли похвалит его за то, что он взял себя в руки — сейчас не до похвал. Остальные, наверное, подумали: наконец-то. И лишь Тимолеон наградил его ободряющей улыбкой. У него были крупные белые зубы, и он блеснул ими от всей души.
Голос Цезариона вернул его к действительности, и с ней пришла невыразимая тревога.