Трон Знания. Книга 5
Шрифт:
— Знаю.
— Твоя подруга…
— У меня нет подруг, — перебил Сибла и отошёл от скамьи на пару шагов, не в силах побороть брезгливое отвращение к человеку, которого совсем недавно считал своим соратником и вдохновителем.
— В тебе ненависти и злости больше, чем любви.
— Ты позоришь Братство, — не сдержался Сибла.
— Чем позорю?
— Связью с падшей женщиной.
Взгляд Людвина был долгим, жгучим.
— Я исповедую проституток.
— Да ты с ума сошёл! — Возглас Сиблы ударился в высокий потолок и гулким эхом разнёсся по залу.
— Я знал, что
— Людвин! Опомнись! Это мерзко!
На балкон второго этажа высыпали Братья.
Людвин поднялся со скамьи:
— Вы называете себя посланцами Бога. И глядя на вас, я понимаю, что быть посланцем — худшее наказание на свете. Вы жили в раю, и вдруг оказались в аду. Вам кажется, что хороших людей нет, вокруг одни подонки. А всё потому, что вы не узрели божьего замысла. Я узрел, а вы — нет. Испытания нам посланы, чтобы мы познали жизнь во всей её глубине, во всех её проявлениях. Но вы, посланцы, продолжаете прикладывать к людям шаблонное лекало без всякого понимания, вы меряете земную жизнь неземными мерками.
Братья затоптались на балконе, как недовольное стадо, но не издали ни звука.
— Есть вы, посланцы Бога, и есть я, обычный человек, — проговорил Людвин, повысив тон. — То, что посланцу кажется карой, мне, обычному человеку, является великим даром. Чем глубже я погружаюсь в мир человеческих страданий и мучений, тем выше взвивается моя вера. Я свято верю, что все люди достойны спасения. Все до одного. Пока человек жив, у него есть шанс раскаяться, искупить грехи и увидеть свет. Я верю, что даже в настоящем аду есть те, кого можно спасти. — Людвин расправил плечи. Вскинув голову, обвёл Братьев взглядом. — Вы посланцы. Я обычный человек. Вы грезите раем. Я безропотно иду туда, куда направляет меня Всевышний. Похоже, нам не по пути.
Духовный отец пересёк зал и двинулся вверх по лестнице. Взирая ему в спину, Сибла испытывал угрызения совести. Людвин был прав. Необходимость мириться с окружающим адом иссушала души сектантов, ненависть и злость разъедали сердца, вера в собственные силы таяла. Братья поговаривали о побеге из Рашора. Пару месяцев назад об этом же мечтал Сибла, но теперь понимал, что не сможет бросить несчастных детей, не сможет плюнуть на семьи рабочих, которые противостоят злу как могут, не сможет оставить тех, кто оступился и пытается выбраться из трясины. Этих людей поглотит преисподняя, если Братство Белых Волков сдастся.
В тяжёлое время Бог смотрит на людей и выбирает одного человека, который вдохновит остальных и сделает невозможное. Человека, который принесёт надежду туда, где царит безнадёжность. И этот человек — не Людвин. Духовный отец говорит правильные речи, он вдохновитель, но ему не хватает сил вести людей за собой. Братству нужна Малика. Но почему именно она?
Перед внутренним взором Сиблы промелькнули картины из прошлого: как он даёт моруне ботинки, чтобы она ступила в загаженный туалет; как выковыривает из мешка соль, делает крепкий соляной раствор, промывает раны на ладонях узницы; как снимает плащ и прикрывает обнажённое тело Малики перед тем, как выпустить её на площадь перед Обителью. Она единственная, кто не просил Сиблу устроить ей побег, не умолял о пощаде. Единственная, кто шёл, а не полз по дороге покаяния. Она вскрыла нарывы в душе Праведного Отца, уничтожила Праведное Братство. Она борец. В ней таится необъяснимая сила, способная изменить, разрушить, очистить, возвысить.
Сибла посмотрел на Братьев, заполонивших балкон. Безмолвные овцы. Им не удалось превратиться в Белых Волков. Братству нужна Малика.
Комната Людвина находилась в конце коридора и выходила окнами на общественную баню. Сектанты посадили сбоку дома молитвы тополя; пройдёт несколько лет, прежде чем деревья дотянуться до второго этажа и закроют густыми кронами серые каменные стены бани и замазанные белой краской стёкла.
Сибла тихонько постучал кулаком по подоконнику, посмотрел через плечо на Людвина. Духовный отец делал вид, что не замечает незваного гостя: облокотившись на стол, закрывал лицо ладонями и надсадно вздыхал.
— Мы думали, что ты спишь с проституткой, — промолвил Сибла. — Прости.
— Ты не можешь поехать к правителю с пустыми руками. — Отведя ладони от лица, Людвин вытащил из ящика картонную папку для бумаг и положил на стол. — Но можешь поехать с этим.
Присев к столу, Сибла достал из папки исписанные листы:
— Что это?
— Информация, полученная от шлюх. В постели бандиты болтливы. Хотят выглядеть перед дамами героями, хвастаются своими подвигами.
— Мы не можем раскрывать тайну исповеди.
— Не можем. Но что такое «исповедь»? Это покаяние в своих грехах. Здесь нет ни слова о грехах проституток. Здесь чужие грехи.
Сибла провёл пальцем по крайнему столбику: Нос, Штырь, Борода…
— Это клички?
— У них нет имён.
— Значит, они хвастаются перед шлюхами, а шлюхи передают тебе, чем они прославились.
— Передают… — Лювин хмыкнул. — К ним подход нужен, правильные слова нужны.
— О Хлысте упоминали?
— Нет.
Сибла потряс бумагами:
— От этой информации мало проку.
— Не скажи. — Людвин указал себе за спину. — Там куча нераскрытых преступлений. А мы им виновных на блюдечке. Это разве не помощь? Мне кажется, правитель и особенно Крикс будут довольны.
Сибла покачал головой:
— А если бандиты догадаются, что шлюхи сливают информацию? А если заявятся сюда? Представляешь, что будет?
— Представляю. Мы наконец-то встретимся с Хлыстом. — Людвин забрал бумаги. — Сжечь? Скажи, и я сожгу.
— Надо предупредить Братьев, — сказал Сибла, немного подумав. — Будь осторожен, Людвин.
— Нам мешает наша осторожность, — промолвил духовный отец, складывая листы в папку. — Хлыст не проявит себя, пока не увидит в нас угрозу.
— Ты предлагаешь лезть на рожон?
— Таких, как Хлыст, беспокоят сильные люди. А мы слабы и нерешительны. Мы слишком медленно прибираем власть к рукам. Вместо того чтобы заявить о себе в полный голос, мы произносим двусмысленные проповеди. Люди истолковывают их по-своему. Они не так умны, как нам хотелось бы.
Сибла поднялся со стула, направился к двери. Помедлив на пороге, обернулся: