Трон Знания. Книга 5
Шрифт:
— Найрис не моя подруга.
Людвин пожал плечами:
— Тогда ты спокойно выслушаешь то, что я скажу. Или ты не хочешь о ней слышать?
В душе Сиблы появился неприятный холодок.
— Говори.
— Помнишь первый публичный дом, в котором тебя чуть не обобрали? Его называют «Дом Юбок». Единственное в городе заведение, где нельзя калечить проституток.
Сибла вытянулся:
— Где она?
— В больнице для бедняков. Но не знаю, где именно: в палате или в морге.
— Она сама выбрала такую жизнь, — сказал Сибла, вышел из комнаты
*
Дежурная медсестра не нашла в списках больных имя Найрис. Сибла прикинул в уме, что убьёт полдня, обходя трёхэтажное здание, заглядывая в каждую палату. И отправился туда, куда человек, не желающий расставаться с надеждой, пошёл бы в последнюю очередь — в морг.
Сибла надеялся, что Найрис мертва. Её смерть вытравила бы в нём опасный зародыш порочной тяги, охладила бы кровь и привела бы чувства в состояние спокойного равновесия.
В морге её тоже не было. Людвин, скорее всего, сгустил краски. Сибла потоптался во внутреннем дворике, рассматривая бедняков в залатанных больничных халатах. Устремил взгляд на одноэтажные здания за покосившейся оградой. Дворник, сгребающий в кучу осенние листья, объяснил, что в одном здании принимают роды, в другом держат психов, в третьем лежат проститутки.
Сибла постеснялся сказать дежурной сестре, кто такая Найрис. Думал, что она лежит среди обычных пациенток. Теперь оказался перед выбором: проявить стойкость духа и отправиться домой либо поддаться слабости и в присутствии падших женщин проявить сочувствие к шлюхе. Посмотрел в небо, ожидая подсказки свыше. Сердце боролось с разумом, Бог молчал.
Сибла решил отделаться разговором с врачом, но того не оказалось на месте. Единственная медсестра была занята. Щупленькая санитарка довела Сиблу до палаты и, взявшись за дверную ручку, обратила к нему горбоносое лицо:
— Это вы её так?
— Нет. Я её друг, — соврал он. Друзья не бросают, он бросил.
В вытянутой комнате в два ряда теснились койки. Пробираясь боком по узкому проходу, Сибла украдкой поглядывал на женщин: избитых, изуродованных. Взор скользил по рукам и ногам, закованным в гипсовые повязки. Пятнадцать женщин в одной палате из десяти, мимо которых он прошёл.
Найрис лежала под окном. Солнечный свет падал на белое лицо и плотно сжатые мертвенно-белые губы. Под закрытыми глазами синие круги. Поверх одеяла безжизненные руки. Капельница с кровью. Из-под одеяла выпирают пальцы ног. Значит, ничего не сломано.
Миловидная девица, сидевшая на краешке матраса, качнулась взад-вперёд, намереваясь встать.
Сибла положил ладонь ей на плечо:
— Сиди.
— Спасибо, — непонятно за что поблагодарила девица. Глядя на Найрис, тихо промолвила: — Она потеряла много крови.
Нахлынувшая слабость вынудила Сиблу схватиться за металлическую спинку кровати.
— Что с ней?
— Её порвали.
— В смысле?
— В неё воткнули ножку стула, — ответила девица. — Операция длилась два часа. Врач сказал, что у неё не будет детей.
Сибла стиснул зубы. После знакомства с Найрис он потерял покой. Принимал исповеди и думал, сочинял проповеди и думал, читал с воспитанниками Святое Писание и думал — всё время думал о ней. Мыслям в голове стало тесно, и они перекочевали в сновидения. Он видел комнату, залитую солнцем. На окнах занавески с бахромой, на столе букетик полевых цветов. Стоя коленями на стуле, ребёнок обводил пальчиком своё отражение в зеркале. «Папа, ты похож на меня». Сибла слышал свой смех, слышал голос Найрис: «Мальчики, мойте руки. Завтрак готов».
Сон не сбудется. Бог обрушил на них свой гнев.
— Деньги нужны? — спросил Сибла.
— Хозяйка за всё заплатила. — Девица подтянула рукав, сползший с плеча. — Она ещё старый долг не отработала. Теперь будет работать на хозяйку до конца жизни. А так хотела уйти.
— Кто с ней это сделал?
— Гвоздь.
— Где мне его найти?
— Не надо его искать, — прошептала девица, озираясь. — Это плохой человек. Очень плохой.
Низко наклонившись, Сибла заглянул в перепуганное личико:
— Где?
Вернувшись в дом молитвы, Сибла позвал к себе в комнату семерых Братьев, с которыми был близко знаком. Долго уговаривать их не пришлось. Вечером, вместо того чтобы слушать проповедь, сектанты отправились в трактир с удивительно тёплым названием «Пенаты».
Трактирный прислужник не хотел их пускать, ссылаясь на отсутствие свободных мест, но кулак, поднесённый к его носу, возымел действие. Войдя в зал, Сибла подождал, пока глаза привыкнут к полумраку. Спросил у лакея, за каким столиком сидит Гвоздь, и двинулся в указанном направлении.
Братья окружили столик и повернулись к нему спиной. Откинув полы плащей, сжали рукоятки ножей, без слов предупреждая посетителей, что в их дела лучше не вмешиваться.
— Кто из вас Гвоздь? — спросил Сибла.
Крепкий мужчина средних лет окинул Сиблу взглядом. Подмигнул приятелям, с которыми ужинал. Отложил вилку и скрестил руки на груди:
— Ну я. А ты кто такой?
Взирая в самодовольное лицо, Сибла ощутил, как злость, испепеляющая душу, перетекла в мышцы:
— Этой ночью ты покалечил шлюху.
— И что? — промолвил Гвоздь.
Насмешливый голос раскалённой иглой вонзился в нервы.
— Её зовут Найрис.
— Мне плевать, как её зовут.
— Сейчас ты поднимешь свой зад со стула, пойдёшь в публичный дом и погасишь все долги Найрис перед хозяйкой.
— А не пошёл бы ты.
В глазах Гвоздя сквозила вера в свою неприкосновенность, и эта вера его подвела. Сибла положил ладонь ему на затылок и молниеносным движением вжал лицом в тарелку. Гвоздь дёрнулся. Сибла стиснул в пальцах волосы на его затылке, потянул голову вверх, перенёс вес своего тела в свою руку и с возросшей силой впечатал лицом в стол. Столовые приборы подпрыгнули, бутылка опрокинулась, вино смешалось с кровью, заструилось по скатерти.