Тропа гнева
Шрифт:
Шах-Сафар опустился на ковер, стиснул челюсти и вопрошающе уставился на одного из равнодушных ко всему идолов. Шах-Сафар управлял своим народом от имени персидского царя и сносился с Дарием через посредство гонцов и главарей иранских отрядов, приходивших за дарами. Он окружил посланников Дария почетом, но неохотно возил их по родовым владениям хорезмийцев, тайно чинил им препятствия и радовался, когда гости, сделав свое дело, отбывали восвояси. До сих пор существование Шах-Сафара протекало сносно. Все рухнуло: в Хорезм идет сам Дарий. Что же задумал сын Гистаспа?
— Что задумал сын Гистаспа? — повторил Шах-Сафар вслух.
— Мне кажется, он думает о захвате стран апасаков, яксартов, тохаров и авгалов, — сказал Омарг.
— И если он их покорит, мы уже никогда не вырвемся из рук Дария, — сурово промолвила Томирис. — Все надежды на избавление от персов я связывала с тохарами и яксартами. Глядя на них, я мечтала о свободе.
— Да, — согласился Шах-Сафар. — Тохары и яксарты были нашим щитом. Только из-за страха перед яксартами и тохарами сын Гистаспа еще не поставил в Хорезме свои войска, как в Марге и Бактре. Как видно, за эти годы сын Гистаспа накопил силы и решил разделаться со всеми массагетами, чтобы без помех грабить Хорезм и Согд. Замысел перса виден ясно, точно кубок на этом подносе. Как же мы поступим?
— Ты, Шах-Сафар, собери народ и встречай Дария стрелами, — посоветовал Омарг. — Мы же с Томирис ударим персам в спину. Тут сын Гистаспа и найдет свой конец.
— Э! — Шах-Сафар уныло покачал головой. — Во всех семи племенах массагетов не наберется войск, равных силе Дария. Кроме того, сейчас лето, в пустыне мало травы. Роды кочуют далеко один от другого. Пока все соберутся, персы войдут в Хорезм. Так я говорю, Томирис?
— Ты рассудил верно, Шах-Сафар. Охота на такого зверя, как сын Гистаспа, опасна. Тигра берут не силой, а обманом. Поступим так: сегодня же пошлем тайного гонца к заречным хорезмийцам. Они сообщат о замыслах Дария сакам тнай-тара-дайра, сакам-тигра- хауда, тохарам и авгалам. Отряды массагетов будут наготове. Когда персы придут в Хорезм, встретим их, как верные слуги, и пропустим за Аранху. Там, в стране болот и песков, сын Гистаспа потеряет половину войска. Тогда мы навалимся на него со всех сторон. Дария постигнет участь Кира.
— О женщина-мудрец! — воскликнул Омарг восхищенно.
— Постойте! — Шах-Сафар поднял руку. — А если Дарий заставит и нас идти в поход против заречных массагетов?
— Скажем ему: не пойдем, ибо народ восстанет, — ответила Томирис. — Сын Гистаспа будет доволен и тем, что мы беспрепятственно пропустим его за Аранху.
— Хорошо! — Шах-Сафар хлопнул себя по бедру. — Ты умна, как богиня Анахита.
Вожди смотрели на женщину с нескрываемым восторгом, точно видели царицу дербиков впервые, хотя дружба с Томирис их связывала давно. Оба хорошо помнили поход Кира на массагетов. Эта самая Томирис обманом завлекла Кира в пустыню и отрубила владыке персов голову.
Шах-Сафар призвал к себе верного слугу Фриадара и дал ему тайное поручение — переправиться через Аранху, найти возле гор хорезмийца Бахрама, вождя рода Орла, сообщить ему о походе Дария на массагетов и не медля вернуться.
— Смотри, чтобы никто, кроме Бахрама, не знал, кто и зачем тебя направил за Аранху, — предупредил царь Фриадара. — Если персы узнают о том, что мы известили массагетов о войне, сын Гистаспа без лишних слов отрубит нам головы.
— Слушаю, господин.
Шах-Сафар подал слуге шнур. На нем было четыре узла. Фриадар спрятал шнур за пазуху и поспешно вышел.
Фриадар нашел городище кочевого рода Орла на правом берегу Аранхи, возле Синих Гор. В палатке, куда привели Фриадара, сидели два человека. В одном слуга царя узнал Бахрама, старейшину рода. Живот старика отвисал, как брюхо коровы, конец грузного носа почти касался пухлых губ. Шею вождя отягощал зоб. От этого Бахрам запрокидывал голову, что придавало его осанке величие. Рядом с предводителем «орлов» расположился Сабри, старейшина рода Сокола. Как и Бахрам, он был седобород, важен и дороден.
— Кто ты? — спросил Бахрам сердито.
Фриадар показал бровями на Сабри.
— Это мой друг, — проворчал Бахрам. — Говори, зачем пришел.
Фриадар вынул шнур. Бахрам сейчас же расплылся в улыбке.
— О! Ты вестник царя? Почему не сказал сразу?
— Слушай. — Фриадар присел на корточки. — Тут четыре узла. Так? Они обозначают: «Персы идут на массагетов».
— Что?! — Бахрам откинулся назад и порывисто схватился за сердце. — Персы?
— Да. Шах-Сафар передает тебе свое царское повеление: сегодня же разошли гонцов по всем массагетским стойбищам, предупреди все племена и роды об опасности, чтобы народ готовился к битвам. Понятно?
— Понятно. — Выцветшие глаза Бахрама забегали по сторонам. — Понятно…
— Ни слова о том, кто тебе сообщил о персах. Понятно? Прощайте.
— Стой! Сейчас мясо сварится…
— Некогда.
Фриадар вручил шнур Бахраму и вышел из шатра.
— Передай царю, что Бахрам сделает все как надо, — сказал старейшина, проводив вестника до ворот. — Мы, «орлы», свято чтим имя Шах-Сафара, нашего повелителя, да продлятся его годы!
Когда Фриадар добрался до берега и сел в лодку, на башне городища рода Орла показался воин в рогатом шлеме. Кочевник широко замахнулся дубиной, обернутой войлоком, изо всех сил ударил в тугую кожу огромного барабана. Над белыми палатками, как отдаленное громыхание грома, прокатился гул. С крепостных стен взлетели испуганные горлицы.
Кто-то позвал протяжно:
— Гани-и-и!..
— Гани! Гани! — подхватили громкие голоса.
Гани, человек с медными покатыми плечами, беспечно играл с дружинниками в кости. Едва на башне зарокотал барабан, потное лицо Гани просветлело.
— Поход!
Сын вождя оскалил белые зубы и подмигнул загорелым бородатым воинам.
Бахрам, которому своя голова была дороже всего на земле, давно не принимал участия в боях. Но это не чернило его имени перед сородичами: времена, когда кочевники избирали вождя из числа отважных воинов, проходили. Хитрая голова, а еще больше богатства, награбленные в походах на другие племена, заменяли Бахраму отвагу, и на месте своем он сидел крепко. Все опасности ратных подвигов Бахрам переложил на плечи сына. Набег сулил добычу, новые развлечения — вот почему, едва на башне глинобитного укрепления раздавался сигнал, волосатое лицо Гани озаряла диковатая улыбка.