Тропа гнева
Шрифт:
Ширак прислушался к шороху трав на склоне горы, к мычанию стад в ложбинах, к далеким, неясным крикам сородичей, звучавшим внизу, в долине, и сонно зевнул.
Род Оленя готовился к ночлегу. Мужчины — рослые, загорелые, одетые в шаровары из кожи, обутые в мягкие сапоги, вооруженные луками, — согнали скот в стойбище. Стоянку ограждал вал из глины. Через поселение протекала крохотная речка. Вечером овец, верблюдов, коров, коз и лошадей заводили в середину лагеря, вокруг выстраивали крытые повозки.
Когда небо прожгли первые звезды, в городище запылали костры. В бронзовых котлах варили мясо.
Сохраб, старейшина рода Оленя, великан, с лицом, изрубленным в боях, сидел на шкуре быка, обхватив руками колени. Он задумчиво глядел на пламя. На обезображенные щеки, обросшие пучками курчавых волос, и единственное око, сурово сверкавшее из-под мохнатой брови, падали отсветы огня, и Сохраб казался мрачным деревянным идолом, сохранившим следы позолоты. Галуны, на ветхом кафтане старейшины давно потускнели — бедные пастухи мало думали о роскоши. Облик старика скорей отталкивал, чем привлекал, однако «олени» любили своего вождя: Сохраб не обижал человека незаслуженно, по-отечески заботился о том, чтобы всем сородичам было тепло в зимние холода, прохладно — в жаркое лето, а похлебка в котлах бурлила всегда.
Рядом восседала его супруга Санобар — «хозяйка рода», как называли ее «олени». Престарелая женщина на две головы уступала мужу в росте, зато в два раза превосходила его в обхвате. При виде Санобар стихали даже старики: все знали, что нрав у «хозяйки рода» крут, иногда сам Сохраб получал от жены звучные затрещины, которые, впрочем, воспринимал добродушно.
Пастухи молча ждали, чтобы старейшина заговорил. Сохраб возмужал в те годы, когда племена, обитающие по Аранхе и Яксарту, входили в государство, основанное царями Хорезма. Крепкая рука единого царя подавила родовые распри. Старейшины племен, родов и крупных семейств, бывая в ставке правителя и вступая в беседы, находили один в другом не только плохое, но и хорошее. Племя перенимало от племени лучшее, что у него было. Между общинами росла дружба. Обитатели пустыни участвовали в боевых походах и торговле оседлых хорезмийцев. Сохраб, сопровождая купеческие караваны, ходил в Марг, Бактр, Согд, гостил у сарматов и не считался последним человеком в братстве Волка.
После того, как цари персов захватили Марг и Согд, подчинили Хорезм, саков-хаумаварка и дербиков, союз племен и родов распался. Сохраб возвратился в родные места, к Синим Горам, и состарился в нищете: с приходом персов стало тесно; в распре, которая вспыхнула между племенами из-за пастбищ, «олени» потеряли свои старые владения. Воспоминания о лучших временах служили Сохрабу некоторым утешением. О славных делах прошлого старик рассказывал молодым сородичам, которые из-за упадка, наступившего в жизни племен, не видели ничего, кроме скал и песков.
Подошел Ширак. Он лениво бросил на землю плащ, растянулся у костра, подложив под голову толстые руки. Мышцы пастуха свело в страшные узлы, мускулы боков и спины вздулись под пластом кожи прочными канатами.
— Снова будет разговор до полночи, — проговорил Ширак, зевая. — Лучше спи, отец…
Сохраб сердито покосился на сына.
— Ширак, — сказал он хрипло. — Хотя твое имя означает «лев», ума у тебя меньше, чем у овцы. Разве говорят отцу такое?
— Не трогай этого щенка, — проворчала Санобар. — Развяжи язык, наконец, — народ ждет.
— Ну ладно, — усмехнулся Сохраб. — Поднеси мне чашу вина, богиня, и я сниму узду со своего языка.
В кругу появился мех с вином. Старик выпил чашу кислого напитка и поморщился.
— Не такое вино я пил в молодости, — сказал он сердито. — Вот как бывает, если ты не «богатый быками», не «богатый конями», как все эти знатные вожди, а просто человек. Разве такое вино пьют Шах-Сафар или Бахрам, старейшина рода Орла?
Старик, ворча, выпил еще и оживился.
— О чем будет мой рассказ? Сохраб говорил о витязе Рустаме. Сохраб говорил о царе Афросиабе. Сохраб говорил о несчастном Сиавахше. Отдохнем от сынов неба. Послушаем о богатырях, и сейчас живущих на земле!
Сохраб скрестил ноги и тронул шрам на месте левого глаза.
— Тут когда-то сидел глаз. Он был так красив, — старейшина снова усмехнулся, — что Санобар бегала за Сохрабом, словно ягненок за матерью. С тех пор как этот глаз пропал, Сохраб бегает за Санобар. Хе!
Вокруг загремел хохот.
— Где же Сохраб потерял свое око? Вот о чем я расскажу вам, дети.
Старейшина помрачнел. Пастухи затихли.
— Лет шестьдесят или шестьдесят пять назад, точно не помню, — заговорил Сохраб угрюмо, — когда я ростом не превышал козленка, но уже кое-что понимал, у меня был брат Кавад, близнец. Однажды, когда мы кочевали на левом берегу Аранхи, в стране саков-хаумаварка, на нас напали мидяне. Одни бежали. Других схватили. Я остался в пустыне вместе с отцом, а Кавада разбойники увезли в свою страну. С тех пор его никто не видел. Жив ли он? Или погиб в чужой стране, в рабстве, тоскуя о родной земле? Неизвестно. С того дня я затаил злобу на мидян. В отместку за набег массагеты через несколько лет нагрянули на мидийского царя Киаксара и разграбили его владения. Меня, ребенка, не взяли в поход, поэтому я не утолил жажду мести. Много лун я мечтал о расплате. За это время мидян победили их родичи персы. Царем персов и мидян стал Кир.
Хорезмиец задумался. Ноздри его горбатого, перешибленного носа дрогнули, как у зверя, почуявшего добычу.
— Наконец моя пора настала! Как-то раз в Хорезм прискакал гонец от дербиков. Он сказал, что войска персов в мидян движутся к Аранхе. Шах-Сафар отпустил меня к Томирис вместе с отрядом, состоящим из воинов нашего рода, — вы не видите их тут, так как они все погибли в битве с Киром. Итак, я направился к царице дербиков Томирис. Утром к нам пришли послы Кира. «У меня двести тысяч конных и пеших воинов, — передал нам Кир. — Признайте меня царем по доброй воле, иначе я утоплю всех вас в крови». «О Кир, — ответила через послов Томирис. — Никто не знает сегодня, что случится с ним завтра. Не ходи за Аранху, дружба лучше вражды». «Нет, я перейду через Аранху, — сказал тогда Кир, — ибо я жажду крови».
Воспоминания взволновали Сохраба. Он стиснул кулаки и заскрипел зубами.
— Да, он так и сказал: «Я жажду крови!» Войска персов и мидян перешли через Аранху. Мы послали вперед два малых отряда. Кир быстро разбил их, обрадовался победе и бросился за нами. Мы отступали долго, до самых гор, что возвышаются к северу от реки Зарафшан. Да, Кир не знал, что станет с ним в стране массагетов, иначе он не переправился бы через Аранху. Мы завлекли его в узкое ущелье с высокими, крутыми склонами и окружили со всех сторон. Двести тысяч персов и мидян лежали на земле без дыхания. Томирис отыскала тело Кира, отрубила ему голову и бросила ее в мех с кровью убитых врагов. «Ты жаждал крови — пей!» — так сказала Томирис. В той битве я отомстил за моего брата Кавада и потерял свой глаз. Это было двенадцать лет назад.