Тропа Кайманова
Шрифт:
Кайманов вздохнул: он должен был думать и о том задании, которое получил сегодня...
Начальник отряда полковник Артамонов приказал Якову как бывшему дорожному мастеру обследовать Дауганский тракт, поточнее определить пропускную способность пограничного контрольного пункта, заодно проверить, как идет служба.
А что его обследовать, этот тракт, когда Яков сам уложил в шоссейное покрытие чуть ли не каждый десятый булыжник, из года в год ремонтировал шоссе на всем протяжении от города до границы.
Эту дорогу от Даугана до Ашхабада Яков знал наизусть.
И вот вместе с такой справкой придется докладывать генералу об убийстве в ауле Карахар. Нечего сказать, хороший подарок приготовили офицеры Дауганской комендатуры начальнику округа!
Яков вышел за ограду кладбища, поднялся в седло, направил коня не на шоссе, гудевшее моторами, пропахшее выхлопными газами, а на едва заметную горную тропу, проложенную в те давние времена, когда сам он еще не служил в погранвойсках.
Вьется по неприступным горным склонам эта едва приметная тропа, прячется от посторонних глаз в отрогах гор, поднимается на карнизы, скрывается в зарослях арчи — древовидного можжевельника, выводит всадников на открытые пространства. Пересекает она на своем пути тропы, издавна проложенные в горах контрабандистами, ныряет в отщелки, серпантином выползает к скалистым перевалам.
Опустив поводья, предоставив коню самому выбирать дорогу, Кайманов прикрыл глаза, и словно ожили в памяти эти безжизненные усыпанные щебенкой склоны. Он как будто бы снова увидел в полосах слоистого тумана горбатые от заплечных торб фигуры контрабандистов, торопливо шагающих гуськом с винтовками и маузерами, услышал не раз гремевшие в этих ущельях раскаты скоротечной перестрелки...
Видения мелькнули и пропали. На горных карнизах по-прежнему безжизненно и тихо. Но не раз видел Яков в этой тишине, там, где бурными потоками прошли весенние ливни, смывая в распадках пожухлую траву и прошлогодние листья, белые человеческие кости...
То поднимаясь на вершины сопок, то проходя по краю опасной сыпучки, выбираясь на карнизы, тянется и тянется тропа вдоль границы, держа под контролем всю прилегающую к рубежу страны такую немирную и неспокойную округу.
Не только для того, чтобы вылавливать банды контрабандистов, проложили тропу в горах жители поселка. Сделали ее еще и для того, чтобы расступились скалы и стали ближе к людям великолепные альпийские луга неприступной Асульмы, горные пастбища, раскинувшиеся у самой границы.
Как недавно все это было и в то же время как давно. С тех пор как проложили тропу, реже стали появляться на контрабандистских путях вооруженные «торговые люди» — кочахчи [8] с терьяком [9] . После тяжелейшего первого года войны многое забылось, отошло в прошлое. А тропа сохранилась. И люди нарекли ее «тропой Кайманова». Сохранилось его имя и в таких названиях, как «Ёшкин пруд», «Ущелье Якова». Не забыли жители поселка и камень, возле которого беляки расстреляли отца Якова, — с той поры так и именуют камень: «Григорий Кайманов».
8
Кочахчи — контрабандисты, дословно — нелегальщики.
9
Терьяк — опий.
Всем существом врос Яков в родной, суровый и неприютный край, не баловавший его ни в юности, ни в более зрелые годы...
Здесь вот, в этой котловине, был самый первый для него бой — боевое крещение, и как рубеж между прежней жизнью и жизнью на границе — убитые в перестрелке пограничник Шевченко и бригадир дорожных рабочих Бочаров. Лежали они на шинелях рядом. На груди Шевченко — кровавое пятно. Размозженная разрывной пулей голова Бочарова прикрыта фуражкой, под которой угадывалась страшная пустота... Все мгновенно припомнил Кайманов. Вот перед комиссаром Лозовым стоит Павловский, виновный в гибели Бочарова и Шевченко.
«Две жизни — слишком дорогая цена за ваше разгильдяйство, Павловский, — говорит комиссар Лозовой. — Знайте, дело на вас передано в военный трибунал».
«Хоть самому господу богу», — уверенный в своей безнаказанности, отвечает Павловский.
В перестрелку с пограничниками вступили тогда носчики-контрабандисты все того же Флегонта...
Главное, что было непонятно Якову, откуда он взялся, этот Флегонт, сосланный два года назад в северные края. Удалось бежать? А может, вместо кого другого попал под амнистию, совершив в лагере еще одно преступление?
Чутье ни разу не обманывало Якова, но ошибиться мог и он, знавший всех и вся в родной округе. И все же Яков чувствовал, что видел в районе Карахара следы именно Флегонта.
Кайманов привстал на стременах, посмотрел, едет ли за ним коновод — только что призванный служить парнишка из Уфы, по фамилии Нуртаев. Снова отдался своим неторопливым, не очень-то веселым мыслям.
Прогресс, прядая ушами, косился лиловым глазом на темно-зеленые заросли арчи и глыбы камней, мерно качая при каждом шаге головой, отгонял хвостом слепней, атакующих и коня, и всадника, неторопливо поднимался по усеянной щебенкой осыпи.
Цокот копыт, отражаясь от склонов, разносился далеко вокруг. Кайманов нет-нет да и повернет голову, по привычке окинет настороженным взглядом нависающие над тропой карнизы.
В зарослях вечнозеленой арчи звук копыт становятся глуше, ветви то и дело преграждают путь, словно стараются сбросить Якова с седла, но тропа неизменно выводит на открытое место, где так широк и приволен вид гор, где кажется, что весь мир так же безмятежен в своем нерушимом покое, как эти вершины, которые замерли в белесом от пыли и зноя среднеазиатском небе.