Тропа Селим-хана (сборник)
Шрифт:
– Один нарушитель?
– Так точно. Кабы двое, и разговор другой. Руки вверх - и баста.
Сивцов заметил, как покраснел, потупился Игорь. А Баев молодец! Впрочем, поражаться нечему. Замысел поиска, его тактика как-то стихийно становятся достоянием его рядовых участников, военных и штатских. Это в порядке вещей у нас. Директивы с пометкой «секретно» совпадают со здравым смыслом простых людей, со смекалкой народа, перенесшего войну, испытанного и в тайных схватках с врагом. Прямой расчет велит - не спугнуть, проследить за нарушителем,
– Каждый солдат должен знать свой маневр, - молвил Сивцов.
– Еще Суворов указал.
Он повторил то, что перед тем сказал Игорю, - проверить у всех документы, вести себя так, чтобы успокоить гостя, а затем расположиться в секрете, на высотке. Капитан показал высотку на плане. Застава охватывала кочевку Арсена Давиташвили цепочкой секретов. С наступлением темноты наряды передвинутся ближе к скале…
До ворот заставы оба шли молча. Игорю было неловко перед младшим.
– Не успел я, видишь, - начал он примирительно.
– Я думал тебя в курс ввести…
Он пытался обрести обычный тон старшего, покровительственный и чуточку небрежный, но это не удавалось.
Лукавая улыбка мелькнула на лице Баева. «Ничего ты не думал», - означала она. Но Баев не обиделся. Важное задание захватило его, он заговорил с жаром. Лазутчик, верно, испугается при виде пограничников. Главное - держать себя в руках. Обращение должно быть со всеми одинаковое.
– Будто мы первый раз видим всех - и чабана и Гиви. Э, Игорь, - Баев подмигнул, - девушку твою тоже проверим.
– Мою!
– буркнул Игорь.
– Иди ты!
– Да что ж ты снова побледнела?
– продекламировал Баев.
– Так, няня, право ничего.
– Чудило ты!
– Евгений Онегин. Роман в стихах.
– Да? Ты один грамотный? Поздравляю!
– огрызнулся Игорь.
– А насчет Лалико… Заладили вы все, будто я… Ну, знакомы слегка. Ну, танцевали разок. Дев много, брат. Больше, чем требуется.
Последние слова были не его - так выражался один юный прожигатель жизни, которого Игорь знавал в Москве. Несколько раз начинал Игорь письмо к Лалико. И все не то. Или холодно получалось, или жалобно. Нет, унижаться он не станет! Вот поговорить бы с Лалико сегодня! Не при Баеве только, а с глазу на глаз…
Игорь хотел объясниться с Лалико и в то же время робел. Он скрывал эту робость от Баева и даже от себя. И почувствовал облегчение оттого, что не Лалико открыла дверь сакли, а сам хозяин, Арсен.
За столом сидел гость - обросший, грязный. Расстегнутая куртка, мятая, с пятнами смолы, обнажала волосатую грудь и ладанку - кожаный мешочек на бечевке, засаленный дочерна.
– Пограничный наряд, - произнес Игорь, козырнув.
– Прошу предъявить документы.
Листая паспорт Арсена, он искоса поглядывал на гостя. Отсветы очага скользили по его лицу. Он сидел в той же позе, катал по столу хлебные шарики и, казалось, не замечал пограничников.
У порога встал с карабином Баев. Окна сакли, прорубленные в толстой бревенчатой кладке, заделаны железными решетками. Не сбежит гость!
Однако он и не думал бежать. Голова его клонилась, он точно дремал. Шевелились только пальцы на столе, немытые, черные. Игорь шагнул к нему. Гость откинулся, схватившись за край стола, уставился на пограничника. Что было в глазах этого человека? Страх? Злоба?
Арсен проговорил что-то по-грузински. Гость ответил. Игорь не понял, но уловил дрожь в голосе, зябкую дрожь испуга. Стало спокойнее.
Паспорт у гостя был совсем как настоящий. Игорь как ни всматривался, не мог найти изъяна.
– Мурадов, - прочел он и протянул паспорт.
– Все в порядке, гражданин Мурадов…
Арсен заговорил опять, должно быть, переводил, но гость понял. Он поднялся, жадно схватил паспорт и засунул куда-то очень глубоко в недра своей замызганной куртки. Чуть ли не за спину. Кланяясь, он прикладывал руки к сердцу, - очевидно, благодарил.
– Тьфу!
– сплюнул Игорь, когда солдаты вышли.
– Гражданином назвал его…
– Я бы и так догадался, что это он… - сказал Баев.
– Висюлька-то! Вместо креста, что ли, у них? У того точь-в-точь такая же на шее.
Баев прав - ладанка была и у того, первого нарушителя.
– Слышь!
– сказал Баев.
– Почему он против нас, а? Из бедных, видать. Тощий, дикий какой-то. Рук не моет… А поклоны отбивал, - Баев засмеялся, - ровно старуха перед иконой.
А на кочевке жизнь шла своим чередом. Лалико нарвала телятам сладкой травы, попрощалась с ними, потрепав каждого по теплой, ласковой мордочке, и спустилась к жилью. Она разожгла заглохший в очаге огонь, вынесла собакам кости - остатки вчерашнего обеда, вымыла котел, принялась за стряпню. Гость, явившийся к отцу рано утром, спал на топчане, храпел.
К обеду сошлись все обитатели кочевки: тетя Этери, сестра отца, перебиравшая шерсть, тетя Мелания, сестра матери, принимавшая от доярок молоко, все пять доярок во главе с красавицей Кулико, заработавшей в прошлом месяце тысячу рублей, больше всех. Шумная компания стесняла гостя; он смотрел в миску, отвечал на расспросы односложно, иногда перебрасывался с отцом Лалико двумя-тремя словами на турецком языке.
Никто этого языка не понимал, кроме отца. Когда-то он и Мурадов были соседями и вместе батрачили у богача. Это было очень давно. Батраков и богачей Лалико знала только по книгам.
Весь день отец, против обыкновения, провел дома, беседовал с гостем. Мурадов часто переходил на свой язык, но отец отвечал по-грузински. По-турецки он говорил плохо, запинался и начинал сердиться. Как не надоело им болтать часами! Мурадов передохнуть не давал отцу, - все-то ему нужно знать! И какой доход семьи, и сколько голов скота в колхозе, почем в сельмаге сахар, соль, спички.
– В Средней Азии цены разве другие?
– спросила Лалико отца.
– Он словно с луны свалился.