Тропой мужества
Шрифт:
Эти «лаптежники» летели навстречу, точнее немного под углом, и как раз должны были пройти над ними.
– Сворачиваем, – скомандовал капитан, обернувшись, и перехватил торжествующий взгляд пленного.
– Йа предлагаю вам сдаться.
– Заткнись, фриц! – зло сказал сержант.
– Йа нет Фриц, – возмутился немец, – я говорил – мой имя Йохан!
– А мне по хрен! – рыкнул Гаврилин, толкая пленного к лесу.
Немец на ногах не устоял и рухнул в траву. Тогда Гаврилин и Ковальчук подхватили немца под руки и потащили в чащу. Группа успела немного углубиться, как вверху послышался надсадный многоголосый рев и интенсивная пулеметная стрельба.
– А-а-а! – завопил восторженно Ковальчук. – Это же наши!
– Всыпьте им, ребята! – поддержал Гаврилин. – Давай, вали их!
Капитан промолчал, но был рад, что наконец дали укорот этим воющим и летающим тварям.
Подробностей боя не видно, но по интенсивности стрельбы и мельканию меж крон звезднокрылых истребителей стало ясно – пикировщиков атаковало минимум звено И-16. А может, и больше.
Вверху что-то бумкнуло, следом послышался рев падающего самолета. Группа замерла, напряженно вглядываясь в небо. Вдруг среди крон промелькнул силуэт горящего пикировщика, за которым тянулся черный дым. Разведгруппа восторженно взревела. Гаврилин и Ковальчук от радости начали выплясывать и хлопать друг друга по плечам. Дружеский тумак достался и хмурому немцу. Бой уже шел практически над ними. Еще одного немца сбили, и на опушке уже восторженно выплясывали трое. Как тут сдержишься, если творится такое!
Внезапно к грохоту воздушного боя добавился еще один звук. Надсадный, знакомый, множественный. Что-то летело сверху…
– Твою ж мать! – выругался капитан, поняв. – Ложи-и-ись!
Наши летчики заставили сбросить груз бомб. И эти бомбы теперь сыпались в лес. Аккурат туда, где находилась разведгруппа.
Бойцы как раз стояли у сосны с углублением меж корнями. Они рухнули в выстланную мхом яму, и немца дернули к себе, а капитану в этом укрытии места не осталось. Он оглянулся, в трех метрах имелся выворотень, туда и сиганул.
Первые несколько бомб упали довольно далеко, но ревом разрывов оглушило. До тошноты. Не успел капитан прийти в себя, как ухнуло рядом, следом еще несколько раз. С каждым разрывом тело сначала будто пинали снизу, потом воздушным молотом вдавливало вниз.
А вокруг…
Это было страшно – тридцатиметровые сосны расшвыривало будто спички, они ломались разлетаясь. И падали с треском. И так с каждым разрывом. Под такой бомбежкой находиться еще не приходилось. Что-то большое пролетело впритирку, задев выворотень. Корневище подкинуло так, что капитану показалось, выворотень сейчас вернется на место и похоронит под собой человека. Обошлось. Ухнуло где-то в стороне четыре раза. И вдруг совсем рядом вспышка, сосна падает прямо на капитана, он пытается вжаться в сухие корни, но обломок вершины накрывает укрытие. Удар…
Темно. Ничего не болит. Не двинуться. Я умер? Так, спокойно! Слышен гул. Где-то в отдалении. Или близко, не разобрать. Еще бухает что-то… размеренно так… похоже на биение сердца. Почему-то в голове оно стучит. Значит, жив. Ага, чувствую, что-то в ребра снизу справа давит. Не больно. И на грудь давит, прямо в солнечное. И не пошевелиться. Вот рук и ног не чувствую вообще.
Внезапно прошиб холодный пот. Отчетливо вспомнился последний взрыв. Или не последний. Но вспышка была почти рядом. Сознание, видать, вышибло, а потом яму от выворотня вдобавок накрыло. Сосной ее или обломками. Сучковатыми. Позвоночник повредило, раз конечностей не чую?
– Гаврилин! Ковальчук! – попытался позвать бойцов капитан.
Озадаченный капитан покрутил головой. Осторожно, чтобы вновь не замутило. Вопрос в голове словно висел. И что-то чужое и настырное было там же. Внутри, в голове. Попытка подавить эти мысли не получилась. Только нудение стало чуть тише. Ладно, пусть. Контузия же, пройдет, только перетерпеть…
Виднелось небо. Чуть-чуть. Но где-то далеко, сквозь ветви. Слишком много их накидало поверх.
«Как медведь в берлоге…»
– Сержант! – вновь позвал капитан. – Гаврилин! Ковальчук! Отзовитесь!
Тишина. И не руками не пошевелить, и ногами тоже. Стало обидно. Сильно обидно. Похоронен тут…
И самое обидное не безвестие, а то, что важные разведданные не донес…
«Что за разведданные?»
Что за глупые мысли? Имеется пленный и карта. А на карте обозначения. Кто-то отчетливо хмыкнул. Капитан поморщился – хреново дело, голоса в голове это не к добру. Головная боль, звон в голове – это понятно, но голоса…
Вдруг удалось шевельнуть пальцами, а следом и поерзать. Пришла боль от впившегося в бок то ли сучка, то ли камня. Сергей воспрянул – не все так плохо. Вот посмотреть, что так на грудь давит – не удается, толстая ветка подбородок подперла. И тут руки и ноги начать ныть. Еще голова загудела и пришла боль. Сергей поморщился, но стало почему-то легче.
«С позвоночником все в порядке, а ноги-руки банально затекли – их ветками прижало».
Этим «сторонним» мыслям Сергей даже не удивился. Он поерзал и почувствовал, что конечности начали отходить, появилась чувствительность. Еще чуть поерзал, и даже сдвинуться удалось. Голос начал подбадривать: вылезай из этой берлоги. Сергей буркнул, чтобы он заткнулся, и высвободил правую руку, правда, пришлось попотеть. Попытка оттолкнуть ветку от головы провалилась, зато сумел еще сдвинуться, заодно высвободил левую руку. Дальше продвинуться не удалось, что-то держало за ремень. Скосил глаза, сдвинув хвою, – ага, все ясно. Сосновые ветви, на счастье, при падении не сломались, а спружинили. И хорошо не сломались, а то проткнули бы Сергея насквозь. Зато к земле прижимали сильно. И портупея за сучок зацепилась. Правой рукой отцепил ремень и начал протискиваться между ветвей. Еще та задачка. Сколько же сюда сосен навалило? Одна, две? Разлапистые ветви слоями лежат. Колючие. Точно берлога!
Упарился. Голова словно наковальня в кузне в разгар работы. Опять затошнило. Еще не отпускает «берлога», все норовит удержать. Цепляется. То, что добрался до верха – понял не сразу. Стало легче дышать. Потом откинул ветку, утер выступивший пот и оторопел. Сосновый бор превратился в поляну с большими воронками, вокруг которых все устлано раздробленными стволами и ветками. Где-нигде торчали остатки расщепленных и ободранных сосновых стволов. Остро пахло хвоей и сгоревшей взрывчаткой.
– Гаврилин! Ковальчук!