Тропою разведчиков
Шрифт:
На поляне у костра сидели командир, комиссар и начальник разведки.
Еще более суровый, чем обычно, Панин в который уже раз вчитывался в текст полученной ночью срочной шифровки из Севастополя:
«..Установлено, что к нам заброшен вражеский агент. По его целеуказаниям с аэродрома в квадрате 18–34 карта Л-115 авиация бомбит жизненно важные объекты города. Меры, предпринимаемые контрразведкой, пока результатов не дают. Организуйте наблюдение за аэродромом, пошлите в помощь подпольщикам своего человека. Пытайтесь перехватить каналы связи агента».
Покосившись на Виноградова, командир хмуро спросил:
— Ну, какое будем принимать решение, товарищ начальник разведки?
— Будем, очевидно, выполнять задание командования, — неторопливо ответил Виноградов.
Панин привстал. Ему явно хотелось сказать что-то злое, язвительное. Но, посмотрев на невозмутимого разведчика и спокойно наблюдавшего за ними обоими комиссара, усмехнулся и сел.
— Что ж, решение правильное… — иронически протянул он. — Но, может, у вас есть и более конкретные предложения — как именно выполнить это задание?
Виноградов медленно прочищал засорившуюся трубку.
— Да, Юрий Владимирович, есть, — спокойно сказал он. — Сейчас я вам и Василию Ивановичу доложу свой план…
…Неузнаваемо изменился облик оккупированного города. Печатая шаг, по улицам проходили немецкие патрули. Встречные отводили глаза и торопились пройти мимо знакомых зданий, в которых разместились учреждения с такими чуждыми наименованиями; «Городская управа», «Биржа труда», «Полиция».
Повсюду расклеены приказы на русском и немецком языках. Приказами оккупанты пытались управлять всей жизнью горожан. Большинство начиналось со слова: «Запрещается».
Запрещалось выходить из дома позже восьми часов, запрещалось зажигать свет и топить печи в квартирах позже десяти. Запрещалось уходить из города без специальных пропусков. Многое, раньше совсем обыденное, запрещалось. Казалось, эти серые листки скоро запретят жить, дышать воздухом…
Солнце сегодня брало верх над январским морозом. Журчала капель, тонкий, подернувший лужи лед ломался и хрустел под ногами. Идти было скользко.
Мальчик, помогавший огромному мужчине в овчинном полушубке катить тяжело нагруженную тачку, споткнулся и чуть не упал.
Торговка семечками, взглянув на эту пару, равнодушно сказала соседке:
— Актеры опять идут. Глянь! Как потеплее — и они здесь.
Базар в оккупированном городе — самое оживленное место. Здесь не только происходит купля-продажа разного скарба и продовольствия. Это, пожалуй, единственное место, где можно встретить знакомых, перекинуться новостями, даже узнать правду о фронтовых делах.
Бродят по базару немецкие и румынские солдаты, щелкают семечки, меняют хлеб и консервы на ценные вещи. Люди с истомленными голодом лицами отдают все когда-то нажитое добро за муку, за кусок съестного.
Бывают на базаре и «культурные развлечения»: то зальется гармонь, сопровождая незатейливую песенку, то фокусник потянет из рукава мальчишки платок, и какое-то подобие улыбки появится на лицах зрителей. Вознаграждают «артистов» кто чем может.
Мужчина и мальчик поставили тачку возле рундуков, перед которыми была большая площадка. Мальчик достал ярко размалеванную афишу и приколотил ее к стойкам. На афише значилось:
Затем мальчик ловкими движениями расстелил коврик, поставил на рундук коробку с надписью «Касса». Пока мужчина выгружал из тачки гири и большую штангу, мальчик, скинув пальтишко, легко прошелся колесом и, кланяясь, раскинул руки, подражая заправскому циркачу. Толпа вокруг тачки росла. Подходили падкие до зрелищ немецкие и румынские солдаты, собирались местные жители…
Гул восхищения пронесся среди зрителей, когда, сбросив полушубок, ленивой походкой на ковер вышел Иван Колесов.
— Зер гут! Колоссаль! — воскликнул рыжий ефрейтор, стоявший в первом ряду, глядя на мускулистый торс, крепкие ноги, крупную голову циркового артиста.
Колесов поднял тяжелые гири и начал ими жонглировать. Потом силач взял штангу. Он поднимал ее стоя и лежа, крутил на шее. В заключение, под гром аплодисментов, посадил на штангу мальчика и без толчка, плавным жимом, поднял его высоко над головой.
Представление кончилось. К кассе потянулись руки зрителей. Бросали рубли, оккупационные марки, клали ломти хлеба…
Колесов считал выручку. Бородатый крестьянин с мешком за плечами бережно положил в кассу несколько картофелин. Артист услышал быстрый шепот:
— От начала улицы — третий дом справа. Завтра…
Хлопьями повалил мокрый снег. Базар пустел.
— Ти есть феномен. Зер гут! — восторженно сказал рыжий ефрейтор.
В поселке Сосновка безлюдно и тихо. Местных, коренных жителей здесь почти не осталось. Они выселены, а их дома заняли летчики, офицеры и солдаты БАО — батальона аэродромного обслуживании. Немногие оставшиеся крестьяне вместе с военнопленными числились в рабочей команде аэродрома. Под присмотром гитлеровцев они расчищали дороги и площадки, рыли капониры.
Аэродром строго охранялся специальными эсэсовскими частями. Недавно сюда был переброшен авиационный полк тяжелых бомбардировщиков «Голубые кресты». Полк этот считался одним из лучших в составе восьмого воздушного корпуса фон Рихтгофена. «Крестоносцами» были только летчики-асы. Вместе с полком прибыл и новый начальник БАО майор Фурст.