Тропою разведчиков
Шрифт:
И, похлопав Колесова по груди, он расстался с ним.
Уже почти две недели работал Колесов у майора Фурста. Работа была нетрудной — всюду следовать за хозяином. Напуганный покушением, командир БАО даже на аэродром не ездил без своего телохранителя. Колесов, одетый в немецкую форму, не привлекал ничьего внимания. Дожидаясь майора, он дремал, сидя на солнце, или покуривал сигарету, ничуть не интересуясь окружающим.
Иногда возле аэродрома останавливалась легковая автомашина. Из нее выходил высокий бледный офицер в фуражке с эсэсовской эмблемой — гауптштурмфюрер
Приезд этого блестящего офицера каждый раз совпадал с необычайным оживлением на аэродроме. Начиналась суматоха, проводились короткие секретные совещания командования. Спешили к своим самолетам «крестоносцы». И вскоре в небо взмывала эскадрилья тяжелых бомбардировщиков, ложась курсом на Севастополь.
Однажды, вернувшись из магазина, Ганс застал всегда равнодушного Колесова явно расстроенным. Силач складывал в сумку куски хлеба и сахара, оставшиеся от обеда.
— Мальчик болен, — коротко сказал он денщику. — Отнесу ему поесть. Может, дашь банку консервов?
Ганс знал, что юный помощник Колесова живет здесь же, в поселке, на квартире у крестьянина Звонарева (майор Фурст не разрешил Колесову взять мальчика к себе). Ганс сначала не очень благоволил к телохранителю майора, но Колесов не раз угощал Ганса, большого любителя шнапса, чудесным русским самогоном, и денщик с ним примирился.
— Дай консервы, а я принесу… — Силач выразительно щелкнул себя под подбородком.
Денщик оттаял. Он дал Колесову не одну, а две банки тушонки и в придачу буханку мягкого пшеничного хлеба. Пообещав через час вернуться, Колесов торопливо зашагал к дому, где лежал больной мальчик.
В маленькой, жарко натопленной комнате Звонарева Колесов и хозяин, сутулый с проседью человек, сидя за столом, разговаривали вполголоса. На столе стояла непочатая бутыль самогона, было разложено немудреное угощение. Рядом на стареньком диване полулежал Вася.
— Значит, ты уверен, что связь агент поддерживает через Дилле? — спрашивал Звонарев.
— В этом не может быть никаких сомнений. Каждый приезд Дилле на аэродром совпадает с вылетом «крестоносцев» на Севастополь.
— Тогда можно обезвредить офицера.
— А что это даст? — нетерпеливо возразил Колесов. — На его место пришлют другого. Только зря насторожим гестапо. А нам надо обезвредить агента.
— Что же ты предлагаешь?
Колесов еще понизил голос:
— Мой план таков: взять Дилле живым и получить у него все нужные сведения. Иначе нельзя, Алексей!
— Что ты такое говоришь! — Звонарев вскочил. — Да понимаешь ли ты, с какими трудностями это связано?! С каким риском! Ребятам и так пришлось переменить жительство, явки, после того как достали тебе реквизит, афиши, организовали спасение этого Фурста.
— А Федя как? Здоров? — поспешно спросил Колесов.
Звонарев улыбнулся:
— Ничего, заживает нога. С твоей силищей драться поосторожней надо. Уж больно ты горячо тогда заступился за майора.
— Поосторожней — не поверили бы! — смущенно буркнул силач.
Собеседник успокаивающе прикоснулся к его руке:
— Знаем, Рындин! Никто тебя и не винит. А вот похитить Дилле, боюсь, не удастся.
— Удастся, — ответил Рындин. — У меня есть верный план. Мне только нужно сюда в помощь двух моряков из нашего отряда — Демина и Балашова. Я заготовил донесение в отряд. — Он решительно повернулся к мальчику — Собирайся, Вася. Как стемнеет, уйдешь в горы.
«Больной» радостно кивнул.
— Помни, чему тебя комиссар учил, — продолжал Рындин. — Выдержка и осторожность — главное. Судьба многих жизней в твоих руках. — Он протянул Васе буханку: — Донесение в хлебе. Передашь в руки командиру отряда…
Ганс встретил вернувшегося Колесова раздраженно:
— Пропадаешь у мальчишки! А хозяин с аэродрома звонил. Приедут вместе с Дилле. Помогай угощение готовить. Шнелль!
Тут Ганс увидел бутылку, принесенную телохранителем, и к нему сразу вернулось хорошее настроение.
— О, русский шнапс, — восхитился он. — Зер гут!
Ганс опрокинул стакан, доверительно сказав Колесову:
— Больше нельзя! Важный гость будет.
Силач улыбнулся, он хорошо знал Ганса.
Когда за окнами зашумела машина, раскрасневшийся Ганс заканчивал художественную отделку приготовленных закусок.
— Учись, Иван… — бормотал он, раскладывая по тарелочкам ломтики колбасы и сыра. — Господин майор любит, чтобы красиво…
Ганс икнул и, вероятно, по ошибке, положил в рот изрядный кусок колбасы. Его заплывшие жиром глазки блестели. Русский шнапс давал себя чувствовать.
В этот вечер майор был доволен. Старый приятель, наконец, согласился поужинать у него. Ганс, уставив стол закусками и снабдив ими не покидавшего машины шофера, скоро изнемог. Умильно поглядывая на остатки шнапса в бутылке, он отправился в свою каморку.
А в кабинете велась неторопливая беседа, подогреваемая обильными возлияниями.
— До каких же пор мы будем возиться с этим проклятым городом? — вопрошал майор Фурст, ожесточенно комкая горящую папиросу. — До каких пор, Эрнст, я буду сидеть в этой дыре?
— Да. Здесь не Париж, — согласился Дилле, обводя равнодушным взглядом стены. — Но имей терпение, Отто. Ты всегда можешь рассчитывать на мою поддержку.
Он налил себе коньяку. На бледном лице его выступили пятна.
— Мы все теперь учимся терпеть… — бормотал насмешливо Дилле, рассматривая коньяк на свет. — Все! Начиная с фон Манштейна. Кстати, ты знаешь, к нам в штаб приехал гаулейтер Тифлиса?
Глаза майора округлились от любопытства.
— Как это — Тифлиса? Мы же Тифлиса не взяли…