Тропою снов
Шрифт:
— Нданна Кемма, — виновато сказала я, — я все понимаю, мне нельзя, но…
— Но ты не могла иначе, — печально докончила она за меня, и вдруг протянула руку, погладила меня по щеке, — У тебя светлое сердце, дитя. Из тебя выйдет неплохой аль-маг… со временем.
Проводив Кемму, я вернулась к Матахри. Она спала. Во сне ее лицо разгладилось, обрело спокойную, почти детскую безмятежность. На бледной коже резко выделялись синяки, заработанные на храмовой площади. Ничего. Вскоре они сойдут…
Матахри. На старолинге имя звучало как Матах-риа Дами. В буквальном переводе это означало Дитя Согласия. Видно, крепко любили
Впрочем, сейчас, во сне, Матахри тварью не выглядела. Обычная женщина, измученная и больна. Снилось ей что-то, она металась по подушке и все стонала, пытаясь выговорить какое-то слово, но ничего не получалось. Потом она притихла, видно, лекарство подействовало окончательно. Притихла и заснула, по детски подложив под щеку ладони…
Я присела за стол, положила голову на руки. Сил не было, чувств не было, вставать и вообще шевелиться лишний раз совсем не хотелось. В ушах шумело. Я проваливалась в сон как в колодец. Еще успела задуматься над тем, что же опять мне привидится, — опять те коридоры с окнами или что-то иное?..
Ничего подобного. Снился мне какой-то сумбур, полный слепого отчаяния. Будто я лежу, крепко связанная по рукам и ногам, да еще и с кляпом во рту, не шевельнуться, не крикнуть, серый туман застит зрение — не разглядеть ничего дальше собственного носа. В тумане какие-то тени. Они двигаются, наплывают, пытают нечто безымянное, и снова отходят, теряются где-то вдалеке. И знаю ведь, что сон, а вырваться из него никак не могу. Не могу вырваться. Не могу проснуться.
Словно медленно, но неотвратимо погружаешься в глубину, тонешь в ней, но вроде бы еще не поздно выплыть наверх, к яркому солнцу. Вот только сил бороться уже нет никаких. Ни сил, ни воли. И тонешь, тонешь в глубине, которая становится все темнее, все теснее…
Я вскинулась, приходя в себя от пережитого во сне ужаса. Надо же. Так и проспала за столом остаток дня и всю ночь! То-то шея совсем затекла, головы не повернуть!
Аль-нданн Баирну сдержал слово. Пришлось мне на пару с Юлеськой выходить на улицы вместе с командой чистильщиков. Работа и впрямь оказалась не сложной, но ее было ужасно много. Не так-то просто содержать в чистоте улицы большого города. Столько всякого мусора скапливается за день! И вот мы ходили по закрепленному за нашей командой участку, подбирали все, что валялось под ногами, сгребали опавшие листья…
Юлеська злился и нервничал, полагая работу унизительной для собственного достоинства. А мне даже нравилось. Работаешь собственными руками, ни к каким Силам обращаться не нужно, голова остается пустой и свободной… воздух свежий… и если бы еще не усталость от непривычного дела, я бы вовсе не жаловалась. Пожалуй, продолжу и дальше убирать город в свое удовольствие даже после того, как Верховный сменит гнев на милость…
Старшего в нашей команде звали точно так же, как и моего незадачливого жениха, — Юлессу. Он очень любил свой город, и работа в городской службе быта приносила ему радость. Было в нем что-то от аль-нданна Баирну: такое же несуетное достоинство, степенная неторопливая уверенность в движениях и молчаливый характер. Он не спрашивал, за какие такие заслуги нас направили к нему в подчинение. Просто дал нам по метле и показал, что делать…
Юлессу просил меня сделать оберег для дочери.
— Одна она у меня, — сказал он с нежностью. — Подарок поднести хочу…
Я спросила, кто его дочь — аль или дорей, и что она любит.
— Она малышка совсем, — пояснил он.
Я подумала немного. Детям нельзя доверять активные артефакты, это опасно как для них самих, так и для всех окружающих. Как делается детский оберег? Вначале сплетаем Силу и прячем ее в самую сущность вещи. Затем накладываем чувство: хранящую родительскую любовь… И талисман станет беречь неразумное чадо, отгонять болезни, хранить от несчастных случаев, до тех пор, пока не исчерпается спрятанный в нем заряд Изначальной Силы.
…Осенняя листва кружит в воздухе, медленно ложится под ноги. Поднимаю один лист. Он небольшой, в полладони, ярко-синий, с темными фиолетовыми прожилками. Разглаживаю его, потоки изначальных сил струятся сквозь пальцы… И лишь закончив работу, я понимаю, что натворила.
Синий осенний лист приобрел упругую гибкость и гладкий глянец. Он не завянет, пока будет жить в нем хотя бы малая капли вложенной Силы. Вот только… сердцевина приютила не Тьму и не Свет. Сумрак.
Колечко седого тумана, едва различимое магическим взором…
— Возьмите, — сказала я, протягивая старшему лист. — Это хороший оберег. Но если не нравится, тогда приходите ко мне в мастерскую, подберем что-нибудь другое.
Господин Юлессу серьезно посмотрел на меня.
— Спасибо, девочка, — сказал он. — Я возьму этот, если не возражаешь.
Я поняла, что он не сумел разглядеть начинку оберега. Даже магическое зрение, которому и учиться-то особенно не нужно, само приходит, было недоступно ему.
Я спросила, почему он, крепкий мужчина, не захотел стать воином или нданном. У него был ралинз, конечно же, как у всякого взрослого человека. Но совсем маленький, видно сразу, что без дела болтается. Видать, не требовалось хозяину даже положенное по закону право на легкую магию…
— Не всем мечами размахивать и магией распоряжаться, — ответил он с легкой улыбкой. — Кто-то же должен убирать улицы, верно?
— Никогда, — злобно проворчал Юлеська, брезгливо очищая прутиком ботинок от налипшей грязи, — никогда мусорщиком не стану! Уж лучше сразу сдохнуть…
Старший пожал плечами. Он-то как раз думал иначе. Но не спорить же с упрямым мальчишкой!
— Приберите лестницу до конца, — сказал нам Юлессу. — И можете отправляться по домам…
Я молча взялась за метлу.
Мимо нас прошел аль-нданн Баирну. Кивнул, отвечая на приветствие старшего. Верховный никогда не гнушался здороваться с теми, кто был неизмеримо ниже его самого. На меня с Юлеськой он даже не глянул. А что ему смотреть на нас? Я незаметно перевела дух. Вот и хорошо, что Баирну не стал на нас оглядываться. С ним как с молнией, не обогреешься, зато страху выше головы. Ушел к озеру, гулять по своему обыкновению, и ладно.
Я вернулась к своей метле. Уже сметала листья с последней ступеньки, радуясь, что скоро пойду домой. Но тут вдруг резко и сильно закружилась голова. Я еще успела прислониться к перилам… но метла уже валилась из рук, коленки не держали. Перед глазами все смерклось и пришло странное падающее чувство, будто лечу в бездонный колодец, и удержать меня некому.