Тропою снов
Шрифт:
Мальчишки хохотали, им было действительно было весело, они считали себя храбрецами…
Я вдруг разглядела среди них Юлеську. Трудно было не заметить, здоровенный лоб, заводила… Меня ожгло свирепым огнем. Привиделось вдруг, будто держу в руках отцовский флам, и тот радостно накачивает меня свирепой бешеной яростью.
— А ну, пошли все вон! — заорала я не своим голосом.
Мальчишки вроде попятились, но недалеко, ишь, на вожака оглядываются, волчата.
— Эй, ты чего? — не понял меня Юлеська. — Совсем умом рехнулась? Жабу эту жалеешь, да?
— Вон отсюда!
— Ха! —
Надо бы запомнить это ощущение, впредь пригодится, фламы Силой накачивать!
— Вон!
Юлеська попятился, споткнулся, не удержался на ногах и, нелепо взмахнув руками, шлепнулся на задницу. Всю остальную компанию давно уже словно ветром сдуло, почуяли, змееныши, что шутки закончились.
— Убью!
Юлеська плюнул, и пошел себе, вначале медленно, нехотя, оглядываясь на каждом шагу, а потом все быстрее и быстрее. Туда и дорога. Тоже мне, мститель нашелся, перед беспомощным пленником каждый герой. Додуматься ж было надо, камни кидать!
— И чтоб я тебя в мастерской больше не видела! — крикнула я ему вслед. — Слышишь, урод?!
Я посмотрела на дорей-нданну. Дождливая ночь перед Храмом измотала ее, состарила. Она начала превращаться в свою собственную тень, но пощады просить ей мешала гордость. Да и кто стал бы щадить ее? Заслужила она казнь мучительную, заслужила, сама виновата! Что мне до нее? Она мой предел сожгла, всю семью мою погубила. Пусть дохнет теперь, заслужила.
Все так. Но и Юлеську я понять не могла. Камни кидать… безнаказанно… нашел, над кем силой своей тешиться! Камнем в беспомощную, беззащитную… и еще младших на то же подзуживал!
" Не знаешь как поступить — поступай по совести", — отдался вдруг в памяти голос матери. Я аж оглянулась: почудилось мне, будто мама рядом стоит. И смотрит на меня с одобрением, с гордостью даже… Поступай по совести.
Да провались оно все!
Я решительно шагнула к пленнице. Крепко ухватила ее за локоть:
— Вставай!
Она вскинула голову, всмотрелась в мое лицо непонимающим взглядом.
— Вставай, иди. Со мной иди…
Шла она медленно. Каждый шаг давался ей трудом, я видела. Надо думать, дорей-нданна не за просто так далась тем аль-воинам. Наверное, ее ранили в бою. Вот только раны были магические. Без единой отметины на теле! Да еще эти кольца…
Меня душила бешеная ярость. Если б только я знала, за каким хаосом Баирну такой странный артефакт понадобился! Если б знала заранее, так сразу послала бы его куда подальше, слизней за хвосты таскать! В таких выражениях, что у Верховного уши в трубочки сами собой посворачивались бы. И плевать, что он со мной потом за это сделал бы!
Матахри виновата, она заслужила смерти. Но не мучений же! Лучше б аль-нданн Баирну сразу ее казнил. Честнее было бы.
На нас оглядывались. Кто-то даже попытался вразумить меня: мол, девочка, как тебе не стыдно, вражьей-то роже помогать. Я не ответила, только в глаза той тетке посмотрела. Она сразу же рот захлопнула, треска жирная. И с дороги убраться поспешила. Правильно сделала. Вовремя. Не то получила бы пинка, магического, и плевать, что со мной за это патрульные сделали бы.
Я привела пленницу сразу в дом. Принесла ей одежду, заставила сменить промокшее платье на сухое. Отжала влагу с волос, замотала в банное полотенце… Матахри не сопротивлялась, но и помогать не спешила, как будто ей было все равно.
— На, — я протянула ей кружку с горячим шертом. — Пей.
Матахри смотрела на меня, не торопясь принимать питье.
— Зачем? — хриплым голосом спросила она, голос не сразу ей покорился.
— Сказано, всякий может милосердие проявить, — угрюмо объяснила я. — В той мере, в какой посчитает нужным. Вот я и проявляю. Ты недовольна?
— Нет, почему же, — она зашлась кашлем, потом прошептала севшим голосом:- Довольна…
— Пей, — я сунула кружку ей в руки.
И тут уж гордость ей наконец изменила. Матахри вцепилась в кружку обеими руками и начала жадно пить, захлебываясь и разливая шерт.
— Еще?
Она торопливо кивнула. Ее било крупной дрожью. Поди, намерзлась за целую-то ночь. Я принесла шерстяное одеяло, набросила ей на плечи.
— Благодаю, дитя… — прошептала она, запинаясь.
— Подавись ты своей благодарностью! — выкрикнула я злобно. — Чтоб тебе треснуть, чтоб тебя Хаос вдоль и поперёк проел!
— Могу обратно уйти, — помолчав, медленно проговорила Матахри. — Дорогу помню…
— Сиди уже! — приказала я.
Она пригляделась ко мне внимательно. Головой покачала, пробормотала себе под нос, но я расслышала:
— Совсем Баирну с ума стронулся. Целых три ралинза на ребенка навесил…
Я невольно коснулась рукой ралинза. Он и впрямь тройной… только это не три разных артефакта, подвешенных для удобства на одну цепочку, а один-единственный, причем даже не мой; просто с того момента, как он в моей руке сам собой разделился на три части, и началась моя магическая жизнь. А эта Матахри совсем ослепла на площади, что ли? Не видит разве, что каждая часть ралинза принадлежит различным изначальным Силам? Хотя, наверное, эти проклятые кольца полностью отнимали у нее все способности к магии. Простым ведь глазом разве углядишь, что перед тобой: обычная вещь или магический артефакт!
И тут меня вдруг прорвало:
— Это мой артефакт! — сказала я, тыча пальцем в запястья матахри. — Вот эти кольца. Это я делала! Третьего дня ко мне Баирну пришел, и мы вместе сделали! Я не знала зачем! Он мне ничего не объяснил. Ты понимаешь хоть, что это такое? Если умрешь так и останешься здесь, возле этой дряни. До конца времен. Не сможешь вновь родиться ни в нашем мире, ни в других мирах, — нигде!
— Тебе-то что с того? — искренне удивилась Матахри. — С чего это вдруг ты меня полюбила?