Тройная игра
Шрифт:
Если раньше он Гранта презирал, то теперь просто-таки возненавидел. Так же он ненавидел теперь только шефа. Но шеф был богом данный, и тут следовало ждать, когда тот же бог поможет устроить ему подлянку. Уж он, Суконцев, наберется терпения, ни взглядом, ни полвзглядом не покажет, как он на самом деле к нему относится, но уж когда подвернется подходящий момент… Ох и попляшет он на его косточках… Что же касалось Гранта, тут Суконцев мог обойтись и без бога, своими силами.
Конечно, проще всего было бы наслать на Гранта своих, рубоповских — пусть возьмут за вымя Грантову фирму, разорят. Но он точно знал, что это палка о двух концах: если даже Гусь
Он долго пакостил Разумовскому по мелочам, а по-настоящему начал разворачиваться сравнительно недавно, когда агентура донесла ему о появлении у Гранта серьезного врага среди своих — некоего солнцевского пахана по кличке Кент. Грех было упускать такой случай, и выходы на этого Кента, безопасные и для солнцевского пахана, и, естественно, для самого себя, он нашел довольно быстро. Они негласно объединились, и действовали как бы заодно. Они совали Гранту где только можно палки в колеса, подчас заставляли его не на шутку нервничать, но все это было не то. Так, семечки, мелкие шалости. А теперь вот наконец подвернулся случай — лучше не придумаешь!
Началось все с того, что ему среди прочих приходящих по службе бумаг положили на стол бюллетень Интерпола, в котором сообщалось, что в партии итальянской мебели, которая пойдет в фурах через всю Европу, через Триест, Приштину и Чоп в Россию, предположительно находится груз героина объемом в несколько десятков килограммов (от двадцати до сорока). Поставка пробная, наркомафия проверяет возможность нового маршрута, поэтому важно довести, проследить маршрут этой партии от места пересечения границ СНГ (переходный пункт Чоп) непосредственно до пункта назначения и таким образом установить адресата. Суконцев насторожился, едва прочитав об итальянской мебели, когда же дочитал эту ориентировку до конца и окончательно убедился, что получатель — либо мебелепроизводящая фирма «Милорд», либо торговая фирма «Три сардины», он сразу догадался, почувствовал каким-то шестым чувством, что речь идет именно о фирме сына «Три сардины», и первой его мыслью было пойти и выпороть Толика, как в детстве. Выпороть так, чтобы мясо полезло клочьями с его толстой задницы, а потом перехватить эти проклятые фуры где-нибудь, пока они не прибыли сюда, в столицу.
Он был в тот момент в самой настоящей панике и, не зная, что делать, готов был уже бежать за помощью к шефу. Но, успокоившись немного, никуда не пошел, а принялся крепко думать, как выйти из этой смертельной для него ситуации. У сына, конечно, и в мыслях не было советоваться с ним, когда ввязывался в смертельно опасную авантюру с наркотиками, и вот теперь, чтобы остаться в живых, чтобы выбраться из капкана, в который загнало его любимое чадо, он должен был во что бы то ни стало найти выход из так внезапно сложившейся ситуации.
Главное, он уже давно догадывался о чем-то похожем. Сначала Толик начал тратить столько, сколько никогда бы не смог себе позволить, будучи всего лишь директором набирающей силы фирмы: он выстроил себе крепкий коттедж с бассейном, с крытым садом, начал чуть ли не каждый месяц менять машины, мало того, хвастливо пообещал отцу, что, когда тот выйдет на пенсию, сможет ухаживать за своим виноградником на вилле на Лазурном берегу, которую он вот-вот купит. Заинтересованный этим неизвестно откуда свалившимся на сына богатством, Суконцев пустил по следу губоповских ищеек, и довольно скоро выяснилось,
— Не лезь, батя, в мои дела! И тебе, и мне лучше будет!
Сказал так, что генерал поверил: да, действительно так лучше будет всем — делать вид, что ничего не происходит. Ответил лишь:
— В кого ты только такой пентюх уродился! Ведь ко мне же прибежишь, случись что… Ну ладно, смотри, чтоб эти твои чернож… тебя по крупной не подставили, слышь, Тошка! Меня ведь тоже подставляешь.
Они тогда выпили, помирились, но тревога за сына с тех пор жила где-то в глубине души сама по себе. А тут вот такой случай… А что, если использовать его для того, чтобы, наоборот, отвести беду от Толика, а заодно и кое-какие свои проблемы решить? Ведь эта сука Грант возит практически тот же самый товар, в точно таких же фурах… А? Он спешно вызвал к себе Толика.
От греха подальше встретились на «нейтральной почве», в кафе на Якиманке. Генерал уже сидел за столиком, когда появился Толик — он еще и опаздывал, мерзавец! Отец из-за него с работы ушел, в любой момент может потребоваться начальству, а он… Суконцев окинул сына придирчивым отеческим взглядом. Ведь вот не даст господь — и ничем не поправишь: и одежда-то на нем была хрен знает какая дорогая, фирменная — всякие там Версаче да Дольче, а штаны сидят так, будто он в них навалил, пардон, да так и носит с собой еще теплое это самое… Тьфу!
Толик же, в свою очередь, весело посмотрел на костистое, как всегда озабоченное лицо отца.
— Похудел, что ли, батя? — спросил он не без юмора. Это была старая черная шутка, но на этот раз папаша на нее даже не среагировал.
— Похудеешь тут с тобой, — буркнул он и сказал, протягивая ему ксерокопию того самого интерполовского бюллетеня: — На ознакомься, а я пока чего-нибудь закажу…
Через минуту на Толика было страшно смотреть.
— На запей кофейком, — издевательски сказал папаша, придвигая ему принесенный из-за стойки кофе.
— И чего… чего теперь делать-то, б-батя? — спросил Толик, стуча зубами о чашку.
— Чего делать, чего делать! — передразнил генерал. — Задрать штаны да бегать! Говорил я тебе, мудаку!.. Чего делать… Не надо было ввязываться в это говно, вот чего. А ты мне что тогда сказал? Папа, не лезь, а то тебе хуже будет. Говорил? Ну вот, теперь мне лучше стало…
— Я не так вовсе говорил… Ну прости, ладно… дурак был…Ты лучше скажи, чего мне сейчас-то делать?
— А что тут сделаешь? Это ж Интерпол, что им с того, что ты мой сын. Я для них, как и весь наш ГУБОП, — тьфу! Наплевать и растереть…
По мере того как животный страх овладевал Толиком, он все сильнее менялся в лице. Суконцев, не самый храбрый на свете человек, был неприятно поражен этими изменениями. Раньше ему доводилось видеть людей, приговоренных к высшей мере; со многими из них происходила именно такая вот метаморфоза, когда им объявляли о дне казни. «Не обделался бы и вправду», — подумал он и как можно строже прикрикнул на сына, чтобы привести его в чувство:
— А ну прекрати трястись! Смотреть противно. Давай отвечай, да потолковее… Соберись, соберись… Твои чернож… — они у тебя для чего?