Тройная игра
Шрифт:
— перевод преступного авторитета Никона из места заключения на Северном Урале в Бутырскую тюрьму (г. Москва); — назначение начальника Хабаровского УВД Стеценко на должность начальника одного из управлений министерства с получением от Стеценко 200 тысяч долларов США в качестве взятки.
Он всерьез примерялся к этому списку. Хорошо бы, конечно, начать со взяток последнего времени — так оно убедительнее. Но беда в том, что взятка доказывается труднее других преступлений, тут надо хватать провинившегося прямо за руку, да с поличным. Невозможно? Почти. Но у него уже практически вызрел план: он хотел
Однако Гуськов на его вопрос ответил сразу, даже не моргнув глазом:
— А что это вы взялись считать в чужом кармане? Положил сбережения, созданные честным трудом. — И широко улыбнулся ему в лицо.
— Ерунду ведь говорите! — не выдержал Александр Борисович. — Это сколько ж лет вам честно трудиться надо, чтобы с вашей-то зарплаты отложить такую сумму?
— Ну почему же ерунду? — с веселой издевкой сказал генерал. — Да и сведения у вас какие-то лживые… Это ж провокация, если хотите знать, и я этого так не оставлю!
— Бросьте, Владимир Андреевич! Сведения самые что ни на есть достоверные. Чуть ли не от Карлы дель Понте.
— Все равно не вижу причин для разговора, — снова не моргнув глазом, возразил генерал. — Заработал и положил. Вы считаете, это какие-то не такие деньги? Ну, к примеру, нечестные? Так это, дорогой мой, еще доказать надо. Не уверен, что у вас это получится.
— Ну почему же не получится? Хотите, я вам даже расскажу, что это за деньги? Ну те триста тысяч зеленых, которые вы сколотили непосильным трудом?
— А почему ж нет? Валяйте, излагайте, что вы там нафантазировали. По крайней мере, у меня уже будут убедительные аргументы, чтобы жаловаться на вас. Я даже, знаете, не о себе уже пекусь, меня пугает, что так ведь любого честного человека ошельмовать можно, а то и затравить такой вот информацией с потолка!
— Действительно, аргументы будут убедительные, — согласился Турецкий. — Так вот. Двести тысяч из этих денег вы получили с хабаровского генерала Стеценко за его назначение на теплое место в столицу. Двести тысяч — это в соответствии с вами же установленной таксой. Не знаю пока, как и с кем вы эти деньги делили, но какая-то часть, и судя по всему немалая, досталась именно вам.
— Наглая ложь, господин государственный советник юстиции, наглая ложь! Я этих денег, как говорится, и в глаза не видел, могу сказать это с абсолютно чистой совестью и даже поклясться на чем-нибудь. На Библии, например.
— Не торопитесь с клятвами, Владимир Андреевич. Деньги, полученные от Стеценко, вы поначалу потеряли — видите, сколько нам известно. Но, и потеряв, умудрились своего не упустить — потребовали от Стеценко, чтобы он заплатил вам и второй раз. И он, бедняга, заплатил, обложив повторной данью свое хабаровское ворье. Так что если даже генерал Стеценко не подтвердит этот факт, то иного рода свидетели у нас всегда будут в изобилии! Главное, нам известно теперь, где их искать.
— Не знаю, что там со Стеценко, я за него не ответчик. А тем более за хабаровских уголовников. Я же лично к названным вами деньгам никакого отношения не имею.
— Уверяю вас, имеете. И знаете почему я так утверждаю? Потому что те потерянные вами двести тысяч — они у нас. Нашлись честные люди в здании на Житной, сдали деньги в казну. Вместе с барсеткой. А на барсетке и на деньгах — ваши отпечатки пальцев. Понимаете? Барсетка, с которой видели вас многие участники того праздничного вечера, где вы и получили свою взятку…
— Фи, Турецкий! Мне много рассказывали о ваших умных и тонких методах. А меня вы почему-то решили взять, как простого уголовника, на понт. Заранее не уважаете, что ли? Зря, непрофессионально это. К тому же не выйдет у вас доказать все эти фантазии, о которых вы только что тут лепетали. Не выйдет, Александр Борисович, дорогой! Кишка у вас, извините, против меня тонка. И вообще, вы, похоже, плохо себе представляете, на кого писю точите…
— Вы позволите мне продолжить? — словно не заметив последнего выпада, ядовито заметил Александр Борисович. И тем не менее генерал воспринял его слова как должное: младший по званию просит у старшего разрешения открыть рот.
— Не надоело еще? — с почти нескрываемым вальяжным хамством спросил абсолютно уверенный в своей безнаказанности Гуськов. — Ну валяй, вытаскивай из рукава, что ты там еще припас…
— Спасибо, — кивнул Турецкий. — Так вот, еще сто тысяч в этой сумме — это деньги, полученные вами от преступного сообщества за перевод в столичную тюрьму уголовного авторитета по кличке Никон.
Генерал демонстративно в этом месте зевнул.
— Ей-богу, даже в голову не приходило, что Генпрокуратура работает на таком непрофессиональном уровне. Снова какие-то фантазии, снова без малейших доказательств. Не позволите ли, господин следователь, мне откланяться? Не вижу необходимости впустую тратить время, тем более что меня ждет работа.
— Ну почему же впустую, Владимир Андреевич? — сладким голосом возразил Турецкий. — По поводу перевода Никона у нас как раз есть все доказательства, и даже, знаете ли, некая ваша расписка, выданная вору в законе по кличке Грант.
— А! — театрально хлопнул себя по лбу Гуськов. — Так вот откуда весь этот бред! Пресловутый дневник, который этот несостоявшийся писатель Грант собирался превратить в роман? Я полагаю, следующим вашим шагом будет моя очная ставка с этим самым Грантом, верно?
— Не устаю вами восхищаться, Владимир Андреевич, — недобро усмехнулся Турецкий. — Прекрасно знаете, что Грант убит — и, кстати, похоже, по вашему же приказу, — а как себя ведете…
— Но-но, не забывайтесь, Турецкий! Что это вы как легко бросаетесь такими тяжкими обвинениями?! Я генерал-лейтенант милиции, а не дешевый убийца, каким я вам привиделся в ваших фантазиях, и извольте с этим считаться!
— Так точно, господин генерал, начинаю считаться прямо с этого мгновения. С кем предпочитаете очную ставку — с самим Никоном или с его ближайшим подручным Кентом, который и организовал по приказу вашего заместителя убийство опасного свидетеля Разумовского, он же вор в законе Грант?