Трубка снайпера
Шрифт:
— Вернёмся к прошлому, — обратился к рассказчику Репин. —По каким признакам вы определили, что за ельником должен быть овраг?
В часы наблюдения Номоконов понял, что за островком ровного густого ельника должно быть открытое место. Как узнал? По-разному светились полоски деревьев. Вроде бы одной породы, а неодинаково покрашены. И про овраг узнал без карты. В бинокль видно: кругом ельник, а поодаль — сосны. Как так? У всех ёлок опущены ветви, им тесно друг возле друга, а позади них выросли деревья с раскидистыми, толстыми ветвями. На простор выпустили сосны свои мохнатые лапы. Почему растолстели деревья? Ямы там, канава, бугор али кто-то вспахал, выворотил землю? Не
А раз так, то можно было наверняка увидеть фашистов. Укрываются они в канавах от наших пуль, любят миномёты ставить в ямах, а с больших деревьев стреляют, смотрят, следят. Словом, все рассчитал Номоконов, загодя путь наметил. Только свернул с намётки лейтенанта — ночные звуки увели в сторону, соблазнили. Вот и вышел на чужую делянку. Однако думал, что не занята она.
Фашисты чего-то совсем не остерегаются. На коне за свои окопы поехали! Хоть водовозов лес закрывал и «кукушка» наперёд залетела, а все одно дурные. Так думает Номоконов, что свежая часть подошла, ещё не проученная нашим огнём. Потом хуже будет: к концу сезона остерегается напуганный зверь, прячется. Так всегда бывает в тайге. Надо торопиться, чего ходить туда-сюда? В тайге так: живут люди на охоте, обедают, спят. Залинял зверь — тогда домой.
— Фашисты не залиняют, — сказал Канатов. — У них в любое время одинаковая шкура.
— Что ты! — возразил Номоконов. — Свежий фашист подвалил, городской, по всему видать. Потом ловушек наставит; спрячется, уши навострит, хитрый будет.
Разговорился Номоконов — подробно обо всём рассказывал. Одобрительно смотрели на него солдаты, и лейтенант Репин не мешал, что-то быстро записывал в блокнот. Никто не смеялся, и тогда солдат поведал о своих ошибках. Из-за глупого желания отличиться перед далёким невидимым товарищем он потерял осторожность: про солнце забыл. Много водил биноклем и потому чуть не пропал от пули врага. Надо быть особо аккуратным со стеклом. Можно сказать, что временами и робел Номоконов, страшился. Все больше перед сумерками хотелось пустить свою винтовку в дело. Так думал, что пока хватятся фашисты, ночь укроет стрелка. А ежели не будет цели перед темнотой? Пустым сюда? Надо хорошенько знать, как двигаются разные шумы и звуки войны, когда врагам труднее засечь выстрел.
Какой брал прицел? Обыкновенный. Постоянный оставался, прямой — фашисты были рядом. Однако помнил, что можно обвы-сить, если неумело стрелять круто вверх. Можно промахнуться, когда бьёшь и под уклон. Только хорошо свалил фашистов Номоконов, выверен его «умугай-кыч».
Чего такое? Это своё у охотника, родовое, долго рассказывать. Ещё в раннем детстве, взяв в руки лучок со стрелами, старается тунгусский мальчик быстрее стать охотником. Вскидывает самодельное оружие, целится, ищет цель. И просто так водит рукой, глаза щурит. Со стороны вроде бы смешно, а на стойбищах хвалят за это детишек. Учатся они, оружие ставят, к охоте готовятся. Чтоб не дрожала рука, плавно сопровождала зверя, а в нужный момент намертво застыла. Очень долго ставил свою руку Номоконов. В семнадцать лет мгновение перед выстрелом — «умугай-кыч» — стало постоянно приносить юноше-охотнику маленькое счастье: мясо и шкуру зверя. Навострились глаза, как гибкая пружина, заработали руки. Когда вот-вот сорвётся курок, они совсем не шевелятся и пуля идёт в дело.
— Как боялся фашистов? — обернулся Номоконов на солдата, задавшего необычный вопрос. — Шибко али нет дрожал? Про это хочешь знать?
Последнего медведя взял колхозный плотник так. Один пошёл к берлоге, с дробовым ружьём. Две жерди
Не хвастается этим Номоконов, а только на охоте и на войне дрожать не приходится. Зря пропасть боялся — вот в чём штука. Временами слабым чувствовал себя таёжник во фронтовом лесу, неграмотным. Хорошенько надо слушать командиров, товарищей пытать. Да только не со смешком.
Как твоя фамилия? Поплутин? А ежели я тебя спрошу?
— Пожалуйста, — сказал солдат.
— Так думаю, что шибко учёное наше дело, — закурил трубку Номоконов. — Вот послушай-, смекай. Возле озера выбрал сидку, приготовился, а тут и фашист вышел на том берегу. Как ударишь, чтобы намертво свалить?
— Дистанция? —Чего?
— Расстояние, — подсказали солдаты. — Сколько метров до цели?
— Сам считай, — пригладил Номоконов свои реденькие усы. —Бери озеро, как здесь, возле избы, где у лейтенанта делянка.
— Утиное, — сказал Репин. — Напротив блиндажа. —Метров пятьсот, не больше, — сказал Поплутин. —Знаю. А ветер какой?
— Совсем не дует. А фашист стоит, смотрит и ждёт, когда ты все примеришь да прикинешь.
— Температура воздуха? — нахмурился Поплутин.
— Обыкновенная.
— Тогда и я обыкновенно, — решительно заговорил солдат. —Передвину хомутик на пятёрку, наведу мушку снизу, на середину цели, ну и, как говорится, плавно спущу курок. Слышал, что в таком случае вероятность попадания будет наибольшей.
— А вот ошибся, — сказал Номоконов. — Скорее всего, в ногу попадёшь фашисту. Вылечат его доктора и пошлют за твоей головой гоняться. С умом надо бить через воду! Пятьсот метров. Откуда взял? На глаз смотрел? На вид вроде и так, пятьсот, а прицел всё равно малость увеличивай. Хоть какую цель скрывает вода, близит, обманывает. Замечал? А если некогда увеличивать прицел, моментально надо бить — на уровне плеча бери фашиста. Как раз сердце прострелишь. Я сохатых возле озера завсегда так: по холке ставил мушку, а лопатку обязательно пробивал. Это как, лейтенант, по стрелковой науке?
— Обыкновенный оптический обман. Правильно, с умом надо бить через воду. Подтверждаю: наибольшая ширина озера Утиного —семьсот тридцать метров — солдаты одобрительно зашумели.
— У меня такой вопрос, — пододвинулся ближе Репин. — Позиция снайпера метрах в трехстах от вражеского окопа. Трое гитлеровцев несут бревно. Движение цели фланговое. Видите, что всех можно уничтожить. Ваши действия, товарищ Поплутин?
— Так, фланговое, — осторожнее заговорил солдат. — Если стрелять быстро, то на таком расстоянии можно всех, конечно…
— С какого бы начали?
— Раздумывать некогда…
— А всё-таки?
— Который лучше проектируется, конечно. Силуэты, ритм, походка — все одинаково.
— Здесь быстрота решит, — твёрдо сказал Поплутин. — По очереди, с ведущего начну!
— Ваши действия, Семён Данилович?
— Надо заднего сперва, — подумал солдат. — Так, однако, лучше. Тогда всех можно свалить, раз бревно несут.
— Почему?
— Ну как же… Иначе разбегутся. Сам таскал, поди? Поднимать тяжело, на плечо бревно давит, задних людей не видать. Фашисты подумают, что запнулся ихний товарищ, упал. Сразу не бросят. Тут уж — действуй, остальных бей. Может, так лучше?