Трудное бабье счастье

Сударев Анатолий

Она собрала в охапку орудия труда – ведро, лопаты и сито.

– Иди и ты. Отдыхай. Спасибо за помощь! Мне понравилось, как ты меня слушала. Из тебя получится настоящая большая умелица… Если, разумеется, сама этого захочешь.

3

Прошло около месяца. За всё это время Надя крайне редко виделась с новой знакомой, хотя была бы не прочь просто зайти, поговорить, поделиться своими радостями и проблемами. Но тётя Вера, кажется, не любила бездельного празднословия. Она издали приветливо улыбалась Наде, когда замечала её, могла помахать рукой – словом, так

или иначе давала понять, что девочка ей теперь не чужая, однако к себе больше не приглашала и никаких советов не давала. И это определённо задевало чуткую, восприимчивую Надину душу. Она даже чувствовала себя обиженной. А иногда заброшенной, обманутой.

Но всему приходит конец. Пришёл он и Надиным обидам. Как-то вечером она возвращалась со скотного, и тётя Вера сама вышла на дорогу, чтобы встретить её.

– Что у тебя завтра со временем?

– Ничего!

Хотя на самом деле было «чего»: мать собиралась затеять большую, долго откладываемую стирку, и без участия Нади такое важное мероприятие пройти не могло. Девочка сразу про себя решила, что с матерью сможет договориться, а вот тётю Веру пропустить никак нельзя.

– Тогда загляни ко мне завтра. Как перекусишь с утра – сразу и приходи. Продолжим наше обучение.

Когда Надя явилась к ней на следующее утро, тётя Вера первым делом возвестила:

– Сегодня мы совершим с тобой акт творенья. Тебе приходилось когда-нибудь что-то лепить? Из глины. Какие-нибудь, может, фигурки…

– Нет, только из снега.

– Я тебе сейчас покажу. Посмотришь своими глазами. А потом попробуешь сама, при мне.

Они сидели за вынесенным из баньки столом, под сенью дикой цветущей в эту пору яблоньки. Этой ночью было ветрено, и столешницу засыпало опавшими лепестками. Тётя Вера слегка подула, и они разлетелись. Теперь перед ними стояла лишь деревянная миска, с верхом наполненная выстоявшейся глиной.

Тётя Вера взяла комочек, стала его энергично обминать, пока масса не уплотнилась. Затем, вооружившись скалкой, раскатала массу в пластину и соединила края. Получился небольшой пустотелый мешочек. Смоченной в заранее приготовленной воде ладонью тётя Вера загладила один край, придав ему уплощённый вид, другой край, наоборот, сначала закруглила, потом слегка вытянула. То, что в результате получилось, стало напоминать чьё-то туловище. Теперь тётя Вера стала один за другим крепить к туловищу какие-то детали: ушки, лапки. В последнюю очередь – достаточно длинный, с изгибом хвост.

– Кто это, как ты думаешь?

– Лиса, – почти не задумываясь ответила Надя.

– Правильно! Только мне бы хотелось… чтобы это скорее выглядело как любопытный лисёнок.

С этими словами тётя Вера слегка удлинила своему созданию шею и ещё больше вытянула уши. И в самом деле, сразу возникло ощущение, что это несмышлёное дитя. Далее плоской стекой она слегка уплотнила место налепа.

– А теперь пусть наш лисёнок немного подвялится на солнышке. За это время ты попробуешь сотворить что-нибудь подобное. Впрочем, твоя фантазия ничем не ограничена. Тебе сейчас всё подвластно, и ты вправе подарить жизнь любому существу!

Надя немного подумала и решила, что не станет повторяться: пусть из её рук выйдет не лисёнок, а… Сейчас у них в доме, как бывает каждый год в эту пору раннего лета, – целый выводок цыплят. Ничего не объясняя наставнице (пусть, если, конечно, получится, догадается сама), почерпнула из миски кусочек глины.

Ах, как ей это сразу понравилось! Ощущение прильнувшей к ладони, ещё ни во что не воплотившейся, но, кажется, жаждущей этого воплощения бесформенной массы. Только бы не обмануть ожидания, только бы избежать какого-то уродства! Так хочется сотворить что-то достойное!

Сначала, как и следовало ожидать, глина не поняла, чего от неё хотят, чего добиваются эти пока неопытные, неуверенные в себе пальцы подмастерья. Нужно было преодолеть и собственную неуверенность, и встречное недоверие материала, а это оказалось непросто. Всё, чувствовала Надя, вначале пошло не так, как ей хотелось.

– Не волнуйся, – тётя Вера сочувственно погладила Надю по плечу, – забудь о результате. Доверься собственным пальцам. Я чувствую, они у тебя чуткие, сами выведут постепенно на правильную дорогу.

То ли лёгкое поглаживание чудодейственно подействовало на Надю, то ли сработало что-то внутри неё самой, но она действительно успокоилась, перестала волноваться о результате («Что получится, то и получится»); пальцы, казалось, будто обособились, зажили отдельной жизнью. Обретя таким образом независимость, они стали чудесным образом создавать нечто… достаточно близкое тому, что первоначально задумывала Надя.

Минут через десять в её руках появилось подобие цыплёнка, немножко, как представлялось, взволнованного, взъерошенного – может, даже самим фактом своего воплощения. Он словно готовился вот-вот задать мастерице вопрос: «И как это, скажи, вдруг я у тебя получился?»

Тётя Вера взяла Надино творение в свои руки и придирчиво его оглядела.

– Молодец! – сказала она. – Есть маленькие огрехи, но главное – он живой. Я не ошиблась, из тебя получится очень хороший мастер!

Надю распирала радость. И гордость от сознания того, что не упала перед этой уверовавшей в её способности женщиной лицом в грязь. Тут же возникло нестерпимое желание снова взяться за глину. Как можно скорее сотворить что-нибудь ещё.

Но тётя Вера охладила этот порыв:

– Нет-нет, пока что достаточно! Сейчас тебе кажется, что ты уже овладела всей техникой, в тебе появилась самонадеянность, а акт творчества предполагает вначале неуверенность и страх, что у тебя ничего не получится. При первом взгляде это всегда пустой, отпугивающий тебя лист. Творение – запомни! – это всегда что-то новое, неизведанное, оно не терпит единообразия, штампа. А штамп – это халтура. Есть ещё страшное слово – ты его, конечно, знаешь – «смерть».

Она водрузила Надиного цыплёнка на стол и взяла в руки слегка подвялившегося на солнце лисёнка.

– Сейчас у него прорежется голос.

Теперь в её руках была крохотная палочка с заострённым концом. Она сделала им несколько надрезов на спинке игрушки, потом прижала лисёнка к вытянутым губам, и тот как будто ойкнул от удивления. Кажется, неудовлетворённая звучанием, тётя Вера сделала такие же надрезы по бокам игрушки и ещё раз испытала. Звук получился более громким, убедительным; это было уже, скорее, не удивление, а выражение радости по поводу всего лисёнком увиденного, им к этому мгновению изведанного.