Трудное бабье счастье

Сударев Анатолий

Мать, видимо встревоженная долгим отсутствием дочери, встретила возвращающуюся парочку уже за калиткой перед домом.

– Он поскользнулся, головой ударился… – не дожидаясь вопросов, первой объяснилась Надя. – Пусть у нас в сараюшке отлежится, завтра утром уедет.

Мать не возражала:

– Подымись на потолок. Матрас там увидишь, одеяло. Уклади человека как надо. Да щели в сараюшке-то позаткни! А то там сифонит со всех сторон.

7

Когда Надя возвращалась с очередной утренней дойки, даже мысли не держала, что Павел может задержаться, не улизнёт

специально, чтоб ещё раз – лицом к лицу – не встретиться с той, с кем так грубо обошёлся накануне. Но нет! Вновь издалека она увидела его сидящим на той же завалинке, надувающим кирзовый мяч. Напротив на корточках – младший Надин брат.

Увидела – и немного испугалась. На скотном дворе у одной из коров, за которыми ухаживала мать, молоко сдоилось с кровью, и мать задержалась, поджидая ветеринара. Конечно, Надя могла бы остановиться на каком-то безопасном расстоянии; ноги у неё резвые, чуть что – припустит так, что мало кто догонит… Однако сдерживало присутствие брата. Что он подумает, если догадается, что его сестра кого-то боится? Дразнилками потом затравит. Поэтому, хоть и с опаской, прошла за калитку.

Первым делом набросилась на брата:

– А ты чего волынишь? Почему не в школе?..

– У нас училка заболела.

– Ври больше!

– Вот те крест!

– Сначала бы креститься как надо научился!

– Сначала научи, как надо!

Больше с братом Надя препираться не стала, тем более что он сам счёл за лучшее убраться в дом. Надя и Павел вновь остались один на один.

– Слушай… – начал он своё, видимо, уже заранее обдуманное объяснение. – Ты на меня не держи за то, что вчерась… Сам не знаю. Я не хотел, честное слово. Моча какая-то вдруг в башку ударила…

«Моча – это точно. Да ещё какая!»

– А вообще… давай друг с дружкой дружиться.

«Ишь чего захотел!»

– Некогда мне ни с кем дружиться! Не с руки. На мне – во-он… орава какая.

– Ты б к нам переехала… А что? Дом у нас большой. На всех места хватит.

– С какой это стати мне и вдруг к вам… переезжать?!

– Так… Мы б с тобой… заодно. Словом… как законные… муж да жена… Я знаю, мне сеструха говорила, у тебя счас никого. Ну и я тоже. Я же не просто так. Я это самое… любить, что ли, тебя буду… Ты мне сразу, как в последний раз увидал, прямо с ходу глянулась. Ты не смотри, что я вчерась с тобой… Говорю тебе, нашло вдруг на меня. А вообще-то я… Всё у меня путём. И специальность есть. Я и шоферить, и по строительству могу…

Надя слушала, что ей бубнит Павел, не перебивала и… едва сдерживала готовый вырваться из её груди смех. Да что же это такое?.. Да как вообще такое может быть, чтобы она жила под одной крышей с этим… запупырышем?! Кто он ей? Какое право имеет предлагать… такое?! Она по-прежнему знать его не желала. И при чём здесь, спрашивается, его дом, когда у неё свой есть? Ей пока и здесь хорошо.

– Ну, ты чего молчишь? Скажи хоть чего-то-нибудь.

– Нечего мне тебе говорить. Я пока не знаю.

Сказать «Да пошёл ты…» всё же сочла, пожалуй, излишне грубым.

– А когда узнаешь?

– Тебе что, совсем невтерпёж? Так вот уж прямо – ложись и помирай? Подождать, что ли, не можешь?

– Почему не могу? Подожду… Токо не очень долго… И дай знать, когда чего удумаешь.

На том и расстались.

8

Поздним вечером, когда все в избе уже улеглись, Надя решилась поговорить по душам с матерью.

В тот день они протопили печь, и Надя улеглась на ещё источающих тепло кирпичах, разумеется предварительно побросав под себя пару ватников. Мать, как всегда, улеглась на широкой двуспальной кровати, одним своим краем примыкающей к натопленному печному боку. Младшие брат и сестра спали на своём привычном ложе – для каждого было постлано на широких, огибающих горницу скамьях.

Однообразно и усыпляюще постукивал безустанно снующий маятник на часах-ходиках. Глубоко из подполья доносилось утробное кошачье мяукание, то был уже многолетний, испытанный ухажёр их домашней кошечки Нюрки. Она понесла от него не один приплод.

Это, собственно говоря, мяукание и подвигло Надю на то, чтобы открыться.

– Мам… Ты ещё не спишь?

– Да нет.

– Слушай… – Чтобы не говорить громко, Надя стала на коленки, подвинулась поближе к краю печи и чуть свесила голову. – Меня ведь сегодня в невесты сватали… Пашка… Ну этот, вчерашний, кошкинский… Я, как услышала, чуть не упала.

Надя полагала, что мать сейчас, как только услышит, заполошится, забросает дочь вопросами, но та молчала.

– Слышишь?

– Да слышу, слышу…

– Он говорит, а меня почему-то прям смех разбирает. Тоже мне, жених какой выискался!

– А что? Чем он, по-твоему, не жених?

– Ну как это «чем»?! Посмотришь на него – ни рожи ни кожи.

– А тебе кого надо? Артиста, нечто, какого?

– Ну не артиста, конечно… Почему токо артиста? Но всё равно хоть бы покрасивше немного был… Да взять хоть папу, допустим, моего, каким он по молодости был. Чтоб влюбиться в него без памяти! Тогда токо и в невесты, а не раньше.

– Глупая ты ещё, Надёна… В чём-то умная, ничего не скажешь, и книжек начиталась, а в чём-то глупая. «Влюбиться»! Эка чего захотела! Это токо в книжках твоих токо что и делают, что влюбляются. Больше-то ничего не умеют. А по жизни ты смотри, чего у человека за пазухой есть…

Надя чувствовала, что мать в чём-то права.

– Может, лучше ни за кого не выходить? Можно ведь и одной…

– Не, мужик всё одно нужен, – возразила мать. – Вон возьми хоть бабу Алёну…

Баба Алёна с мужем успела пожить не больше недели, даже ребёнка не зачала, как грянула война. С войны муж не вернулся, так всю жизнь одна и прожила.

– Чуть что – крышу покрыть, дровишек с лесу подвезти, картошку окучить – ищи кого-нибудь, поллитруху готовь. Да ещё при этом попроси, на колешки перед ним, а он ещё изгаляется. Это ж тоже не жизнь! Да и детишки вроде нужны. Как же без детишек? Они ж тебя обихаживать будут на старости лет. Об этом ведь тоже заране подумать надо.

– Так, значит, по-твоему, мне соглашаться?

– Не. Надо не надо – ты сама про себя решай. Я токо к тому, что жить-то с умом надо, а не то что «красивый – некрасивый»… Да он, по-моему, не такой уж и урод. Чего тебе вдруг в нём так не поглянулось? Ну, может, тощой, так ведь это дело наживное, мясо-то себе всяко нарастит, были б кости. А тощие, я тебе скажу, даже лучше. У них, я давно заметила, всё как-то сноровистее получается, ленятся меньше.