Трудное бабье счастье
Шрифт:
– Тоды я щас.
Всё, что относилось к печке, погрузили на тележку и отбуксировали к месту стоянки моторки. Оказалось, лодка стояла ровно у того камня, где когда-то Павел домогался Нади.
– Ну, Надюха, чую я, чего-то ты ещё затеяла… А почто тебе эти кирпичи? Что, в Кошкино такого добра нет?
– Не твоё дело! – обрезала она. – Ты давай заводи.
Когда вырулили, чихая мотором, на просторы Волги, уже совсем стемнело. Воспламенилось око бакена, стоящего на уже подмытой приливной волной береговой круче. Пока перерезали реку, стараясь сделать это раньше,
– Слышь, Надюха, – затянувшееся молчание, кажется, начинало всерьёз удручать обычно словоохотливого Толяна, – ты мне вот что скажи… Вот хошь ты теперь самая настоящая, можно сказать, вдова, при полном, можно сказать, параде… И жить – не тужить теперь, выходит, будешь одна. Поди, скушно тебе будет?
– А ты что, в напарники ко мне, что ли, набиваешься?
Сам Толян похоронил жену лет пять назад.
– А чё? Хотя мы и не при параде, мог бы… это самое. И по хозяйству тебе… и воще.
Надежда Николаевна не смогла удержаться от улыбки, как только представила себе Толяна в роли своего сожителя.
– Ладно, сидел бы уж… хозяин.
– Ну как знашь. Я токо нащёт того, что без мужика тебе, попомни моё слово, всё одно долго не протянуть.
Надежда Николаевна, чего греха таить, и сама уже не раз задавалась этим вопросом. Неужто её ждёт одиночество до глубокой старости? Дети – что дочь, что сын – уже отрезанный ломоть, у них своя жизнь. Да, о каком-то спутнике по жизни она уже не раз подумывала, но согласиться, чтобы им стал какой-нибудь проспиртованный донельзя замухрёныш вроде Толяна, – такое могло привидеться только в кошмарном сне.
– Опля! – Моторка мягко ткнулась носом в береговой песок. – Куды теперь?
– Ко мне домой, куда же ещё? – Надежда Николаевна помнила, что ей одной всё унести будет не по силам.
– Не! Такую тяжесть переть! – Толян не понарошку возмутился. – Мы так заранее вроде не договаривались.
– Чего не договаривались?
– Чтоб к тебе прямо домой. Я на это прямиком не согласный.
– А на что ты согласный?
Толян немного подумал:
– Ну… ежели ты мне за это ещё хотя бы… чекушку.
– А не много ли будет?
– А, раз много, так…
Надежда Николаевна не стала с ним дальше препираться:
– Да ладно! Подавись. Будет тебе и чекушка.
– Токо так!
Добро отвезли на принадлежащий Федорычевым огородик, что находился на окраине Кошкино. Оставили под навесом небольшого сарайчика.
– А теперь давай… – Толян едва разогнул поясницу. – Гони… поллитру и чекушку.
«Да пошёл ты в задницу! – чуть было не вырвалось из Надежды Николаевны. – Буду в другой раз в Сосновцах, вот и занесу тебе!»
Однако, как представила, какой сейчас вой на весь Кошкино подымет Толян, язык свой попридержала.
– Ладно, пошли в дом, – ещё с поминок помнила, что у неё в заначке оставалось спиртное.
Первое, что сделала, когда вошли в квартиру, заглянула в холодильник. Вот беда! Обещанные пол-литра «Пшеничной» стояли, но чекушек не было ни одной.
– Погоди, я сейчас.
Пришлось побегать по соседям. А раз заглянула – без разговоров не обойдёшься. Вернулась в квартиру не раньше чем через полчаса. Толяна застала уже сидящим по-хозяйски перед включённым телевизором на диване. На сиденье стула напротив – разутые ноги в рваных, вонючих носках.
– А ну убери лапы! – возмутилась Надежда Николаевна. – Ишь… расселся тут! Вот тебе чекушка. Вот тебе и поллитра. Забирай, и чтоб больше духу твоего…
– Да погоди, Надюх… Чё ты так? Не чужие ж… Ночь уж, погляди. Давай уж я у тебя… По утрянке и уйду.
– Никаких «по утрянке». Сваливай!
– Эх, а я тебе когда-то телят помогал пасти. Знать бы…
Телят он ей помогал пасти! Вспомнил. Когда это было?
– Ну всё, я тебе раз сказала, – поднатужилась она и еле вытолкала продолжающего упираться помощника за дверь. Затем поспешила запереться на все запоры и открыла пошире окно: пусть как следует проветрится.
Нет, на мужиках, пожалуй, лучше поставить крест. И чем жирнее, тем лучше! А справиться с одиночеством ей поможет то, что в неё заложила когда-то та странная женщина, назвавшаяся тётей Верой, – желание творить. Ей не терпелось уже, чтобы наступило утро и можно было с радостью засучить рукава.
Если не на словах, не в мечтах, а на деле заняться глиняными поделками, то придётся в первую очередь восстановить печь. Кто другой, кроме собственного сына, сможет помочь ей в этом непростом деле?
Надежда Николаевна, иногда мысленно сопоставляя сына и дочь, задавалась вопросом, кто же ей больше люб, кому она больше сострадает, кого чаще хотела бы видеть рядом с собой… И, как ни крути, по всем показателям получалось, что непутёвый Николай неизменно опережал её добродетельную, благополучную Лидуху. Отчего так? Бог его знает… Может, оттого, что уж больно походил он на своего деда, Надиного отца, – и своей миловидной внешностью, и какой-то неприспособленностью к жизни, неготовностью выстраивать житьё-бытьё… с умом, что ли, расчётливо. За что ни возьмётся, всё сикось-накось. Хоть стой, хоть падай.
Последние несколько месяцев Коля пристроился на новом месте: в открывшемся на базе «Сельхозтехники» цехе по производству минеральной воды. Там, при этом цехе, был в каких-то начальниках его тесть.
На следующий день после посещения родной деревни Надежда Николаевна дождалась наступления вечера и отправилась на базу к сыну в надежде встретить его, когда он будет выходить после смены из ворот. Однако время пересменки пришло, все, кому положено, покинули территорию базы, а сыночка что-то не видать.