Трудное бабье счастье
Шрифт:
Место оказалось глухое, в отдалённом углу базара, народу туда доходило немного, только самые дотошные; но зато был готовый прилавок, даже навесик над ним. Чуть что, если и покапает дождь, – совсем не страшно. Из продавцов, кроме неё, были за этим прилавком совсем незнакомая и, судя по внешнему виду, приезжая из-за какой-то деревни с ворохом берёзовых веников и их местная, кошкинская, – подумать только! – с валенками. Точь-в-точь копия тех, которые совсем недавно выходили из рук самой Надежды Николаевны. Может, даже из её валяльни исподтишка и… «Несуны проклятые!»
Стараясь выглядеть как можно более хладнокровной и безразличной к пересудам, Надежда Николаевна разложила
А их не было. Редко кто замедлит шаг при виде глиняных безделушек. Ещё реже возьмёт в руки. Таких за полный день, что простояла Надежда Николаевна, едва-едва набралось с полтора десятка. Попадались и те, кто был знаком с Надеждой Николаевной. Подойдут просто из любопытства или сочувствия. Подивятся, пожелают удачи, но желания что-то купить не возникает. А ведь запрашивала Надежда Николаевна за свои поделки по нынешним заоблачным ценам, можно сказать, совсем ничего: двадцать пять рублей за штучку. Правда, к концу дня готова была просить и по пятнадцать – только бы купили. Но ведь никто даже ни разу не приценился! Обидно было наблюдать, как потихоньку редеют запасы у её соседок: худо-бедно, но на веники спрос был, и валенок на глазах у уже почуявшей зависть Надежды Николаевны было продано с пять пар.
Ближе к вечеру прибежал Николай. Глаза горят. Чувствуется по всему: здорово на наживу надеется.
– Ну чего? Как тут у тебя дела?
– Как сажа бела.
Лицо у сыночка вытянулось. Облом.
– Слушай, мать… Короче… Может, тебя куда в другое место? Может, прямо перед воротами? Хошь, я с Магерамом поговорю?
– Не надо меня никуда больше ставить! Сама, если надо, поставлюсь! Оставь в покое своих магерамов. Ты ещё меня прямо на ворота поставь! – вспылила Надежда Николаевна.
Почти сразу, как поговорила с сыном, готовая заплакать, стала собирать с прилавка свой товар.
Однако подошло следующее воскресенье, и Надежда Николаевна вновь появилась на базаре. Тот же прилавок. Только соседи другие – мужик с деревянными кадками и две женщины: одна с пуховыми платками, у другой – горшочки с комнатными цветами. Вновь высидела полный день. Останавливались лишь редкие любопытствующие, даже иногда вопросы задавали: «Откуда это у вас? Нешто сами делали?» Пара-другая спросили-таки: «А сколько за эту хотите?» Но не купили ни одной. У Надежды Николаевны к концу дня такая злость накипела на этих бестолковых! Так и хотелось выкрикнуть: «Эй вы, слепота! Как так можно? Не оценить такой красоты! Ну пусть у вас уже мозги с годами перестали работать, так подарите хотя бы радость своим малолеткам. Пусть хоть они позабавятся, потешатся!»
Вернувшись с базара, перекусила, легла не раздеваясь на диван.
Раздался телефонный звонок.
– Мам, привет! – голос дочери. – Что это ты там за концерты устраиваешь? Говорят, с работы ушла, какую-то ерунду ходишь на рынок продаёшь.
– Это не ерунда.
– А что это?
Голос у дочери сердитый. Разговаривает как строгая учительница с нашкодившей ученицей.
– Ты объясни мне, что с тобой происходит? Какая вожжа тебе под хвост попала?.. Ты же до сих пор нормальная вроде была. Справно работала. На фиг тебе всё это, спрашивается, нужно?!
С дочерью у Надежды Николаевны никогда не складывались доверительные отношения, даже когда та была ещё безмужней. А сейчас тем более Надежда Николаевна не была расположена пускаться с ней в откровения. Ещё менее – выслушивать какие-то внушения.
– Ты чего это на меня бочку катишь?! Что у тебя, своих забот мало? Думай, чтобы муж был тобой доволен, дитю своему, коли на то пошло дело, угождай, а меня оставь в покое! У меня своя голова на плечах.
– Да гнилая у тебя, оказывается, голова!
– Гнилая, да всё одно своя! – Надежда Николаевна до конца выслушивать не стала, бросила в сердцах трубку.
Не хотела больше идти к прилавку. Видит бог, не хотела! Но после этого звонка, после того как родная дочь прошлась насчёт её умственных способностей, решила: «Нет, ещё рано сдаваться… Отступиться всегда смогу. И валенки – чтоб их всех оптом купоросом пообжигало! – никуда не денутся. Постою на этом поганом, чтоб ему ни дна ни покрышки, базаре ещё».
Так и сделала – результата ноль. Даже сын потерял интерес («Не, мамк… Короче, продавец из тебя хреновый»). Больше даже не появлялся. А между тем денежные припасы у Надежды Николаевны стремительно истощались. С Павлом они жили скромно, тратились только на самое необходимое, поэтому если что и было на сберкнижке, то перед этим «что» замаячила пустота: с чем-то тысяча рублей. Потратит тысячу – а дальше как? Раньше хоть огород выручал, но в это лето, когда сознательно им пренебрегала, собрала с гулькин нос.
Требовалось что-то предпринимать. Решение созрело в одно мгновенье. «Не пошло с этим? Пойду-ка и сотворю другую партию! Сотворю что-то… Ну, словом, чего раньше никогда не делала. Благо глины намешанной хватает».
Очень кстати вспомнились прочитанные ею в детстве сказки: Иванушка-дурачок, Царевна-лягушка, глуповатый царь-батюшка, сметливый, находчивый отставной солдат. А бок о бок с ними – те, что пришли из сказок Андерсена и когда-то повергали в трепет Надино нежное сердечко: Дюймовочка, Кай, попавший в коварные сети Снежной королевы, отважная Герда, обратившийся в великолепного лебедя гадкий утёнок.
И, как часто это бывало у Надежды Николаевны, задумано – сделано.
Персонажи были совершенно новые. И все какие-то неожиданные. Чем-то удивляющие саму мастерицу: то необычным поворотом головы, то непонятно откуда взявшейся ухмылкой. Как будто они сами лепили себя и каким-то потаённым образом подсказывали Надежде Николаевне, как им лучше, поприманчивее смотреться. От самой Надежды Николаевны только и требовалось, что не пропускать эти пожелания, их волю мимо ушей.
Пока суд да дело, ко времени окончания новой партии настал конец сентября. Все деревья стояли уже полуоголёнными. И базар изменился. Царствующая здесь летом чернота куда-то разбежалась – так что занимай любое место, никто тебя не подвинет, не обзовёт худым словом. Торговали в основном сушёными грибами и ягодами. Редко-редко привезут из ближайших деревень яйца, парное мясо или что-то из молочных продуктов. Народу, кто мог бы чего-то купить, тоже стало гораздо поменьше: все «дачники» из города разъехались по своим уютным квартирам. Что касается местных, нужда ходить на рынок появлялась у них крайне редко, разве что у самых незапасливых, а таких в Кошкино всегда было немного.
Словом, шансов что-то продать, судя по всему, у Надежды Николаевны даже поубавилось. А продать хоть что-то надо было обязательно: вот уже третий день Надежда Николаевна питалась исключительно чёрным хлебом и запивала его кипятком. Денег у неё практически не осталось. Даже мелочи, чтобы купить пачку соли, не насобирала.
Но хотелки хотелками, а на деле… Тот же ноль на палочке. Её новые творения вызывали у редких базарных посетителей ещё меньший интерес, хотя Надежда Николаевна встала сейчас на довольно бойком месте – чуть наискосок от главных ворот. Бросят мельком равнодушный взгляд, а некоторые даже и ухмыльнутся: мол, надо же, взрослая баба, а такой чепухой занимается.